Джоанн Харрис - Земляничный вор [litres]

Я спиной слышал, как тетка спускается по лестнице, как она сердито пристукивает каблуками и бранится, но на нее мне было плевать, я даже не обернулся. Все мое внимание было приковано к Мими; к пурпурным отметинам у нее на запястьях, к перепачканным пылью подошвам босых ног…

Рейно, я вовсе не утверждаю, что обладал неким особым внутренним чутьем. Нет, я не был одарен ни особым умом, ни особой интуицией. Я был самым обыкновенным мальчиком, но тогда я сразу все понял – случившееся возникло передо мной, словно высвеченное короткой ослепительной вспышкой. Я повернулся, посмотрел на тетушку Анну, увидел черный крест у нее на шее, ее горящие от гнева глаза и седые волосы, стянутые на затылке в тугой пучок…

Какая отвратительная история! Ненавижу ее! Ненавижу! БАМ! Лучше бы я вообще эту папку не брала! Достаточно плохо, что Нарсис умер, но он все-таки был старым , а Мими такая маленькая ! Дети и молодые не должны умирать! Я с силой захлопнула папку – БАМ! – и на всякий случай, зная, что мама сейчас непременно заглянет в мою комнату, сунула рукопись в рюкзак, а сама поспешно сбежала вниз – Баддабам!

– Розетт? – Мама всегда сразу замечает, если я чем-то огорчена или расстроена. – Что случилось? Куда это ты собралась? – Но я ничего не могла ей сказать – из-за Мими и из-за того, что тот ветер уже кусал меня за пятки. Не могла же я еще и этот ветер к нам притащить! Его непременно надо было увести прочь от нашего дома, вот я и заставила его бежать за мной следом, чтобы в полях его разнесло в клочья, чтобы он из рассвирепевшего пса вновь превратился в щенка.

Сперва я и сама не знала, куда направиться. В любой другой день я бы сразу пошла в Маро, к Ру, и мы с ним стали бы пить кофе с молоком, устроившись на берегу реки у костра и лишь время от времени обмениваясь редкими словами, и потихоньку этот ветер наверняка угомонился бы. Но сегодня был какой-то неудачный день. Да и Ру я не видела уже с прошлого понедельника. Его плавучий дом, правда, по-прежнему был на месте, только запертый на все замки, как устричная раковина; и к нам в магазин Ру давно не заглядывал, даже чтобы просто выпить горячего шоколада. Может, он на меня сердится? А может, это я на него сержусь? Я в последнее время на многих сержусь: на Ру, на Пилу, на мадам Монтур, на маму… я даже на Нарсиса сержусь – за то, что он написал эту историю, заставил меня полюбить Мими и страдать из-за ее гибели, а может, еще и просто потому, что сам он умер, и теперь все как-то лишилось смысла, и никто ничего понять не может.

В общем, я пошла на церковный двор, отыскала там Нарсиса в его пластмассовом кувшине, вытащила из рюкзака его папку, швырнула ее на землю и сказала своим теневым голосом: Почему же ты пошел собирать землянику? Надо было тебе за Мими хорошенько присматривать! А теперь и она мертва, и ты тоже, и во всем этом нет никакого смысла.

Тот ветер совсем разгулялся, срывая цвет с деревьев. Но на церковном дворе было пусто; туда мало кто заходит, разве что по воскресеньям и в День Всех Святых. Так что никто бы меня сегодня и не услышал, кроме, пожалуй, этого ветра. Мне даже заплакать захотелось, только я никогда не плачу.

И вдруг прямо у меня за спиной кто-то спросил:

– Кто такая Мими?

Я обернулась и увидела Моргану, сидевшую в тени под большим старым деревом. Она была вся в черном, и только ее светлые волосы сияли, как у феи из волшебной сказки. Я так удивилась, увидев ее там, что почти забыла, как сильно была огорчена, да и ветер тоже задрожал, потом как-то странно всхлипнул и стал затихать. Теперь мне уже было видно, что Моргана сидит на какой-то древней могильной плите, и все сорняки вокруг могилы старательно выполоты, так что видна красивая гирлянда, высеченная по краю плиты.

Потом Моргана встала и подошла ко мне. Когда она идет, то держится очень прямо и ноги переставляет, просто как танцор на ходулях. Она подняла с земли зеленую папку Нарсиса, разгладила смятые выпавшие страницы, а потом вдруг стала читать рукопись с самого начала.

И я вдруг поняла, что сделала что-то очень плохое. Я украла историю Нарсиса. Но не тогда, когда стащила ее из спальни Янника, а когда сама ее прочитала. Наверное, я с самого начала понимала, что это так и есть, но ясно все осознала, лишь увидев папку в руках Морганы. Я же прекрасно знала, что написанная Нарсисом история предназначалась не мне, а Франсису Рейно. Это он должен был ее прочесть. И я вдруг подумала: наверное, теперь Моргана уже не будет так хорошо ко мне относиться, узнав, что я воровка? Но сердитой Моргана вовсе не выглядела. Она аккуратно закрыла папку, снова стянула ярко-розовые тесемки, улыбнулась мне и сказала:

– Розетт, это нужно вернуть кюре Рейно. В конце концов, это ведь ему адресовано.

Я понимала, что она права, но идти к Рейно мне не хотелось. Он моего языка жестов совершенно не понимает; а если мне все же удастся как-то объяснить ему, что случилось, то, пожалуй, у Янника будут большие неприятности. И потом, мне ужасно хотелось узнать, что же все-таки случилось с этой их противной тетушкой. Хотя, может, теперь, когда стало ясно, что Мими умерла, конец всей этой истории был мне, пожалуй, уже не так интересен.

– Дело, конечно, твое, Розетт, – помолчав, снова заговорила Моргана. – Но если тебе нужна моя помощь, то я готова помочь.

Я снова задумалась, а она терпеливо ждала, пока я на что-то решусь. Она умела как-то так спокойно смотреть на тебя и улыбаться, и все плохие или злые мысли тут же начинали расплываться, как дым.

– Доверься мне, – сказала Моргана.

Хорошо.

Некоторое время я смотрела ей вслед – она, осторожно ступая, шла к воротам церковного двора, и под мышкой у нее торчала та зеленая папка. А я немного посидела под старым тисом, а потом рассмотрела, что написано на той могильной плите, где сидела Моргана. На желтом песчанике была высечена надпись:

Наоми Дартижан: 1942–1949.

Теперь она такая же, как все.

Сегодня утром я ходила в Маро, и оказалось, что судно Ру снялось с якоря и куда-то уплыло, да и остальные речные скитальцы – Бланш, Зезетт, Сафир, Махмед – готовятся отправляться дальше, вниз по течению, и уже пакуют свои вещички, собирают горшки и сковородки, сжигают мусор, закупают припасы и затаптывают костры. Что же послужило причиной внезапного исхода? По-моему, я догадываюсь. Крысолов только начинает с крыс, а потом принимается за детей. Сколькие из них уже тайком посетили Моргану, украдкой проскользнув в пурпурную дверь ее салона? А сколькие услышали ее призыв?

Почувствуй меня. Найди меня. Следуй за мной.

Рейно пытался мне помочь. Его проповеди стали почти яростными. Сегодня утром он, судя по всем отзывам, вещал о коррупции в нашей среде, но внезапно умолк, так и не назвав Моргану. Надо мне снова с ним поговорить: воздействие нашей последней беседы оказалось не столь долговременным, как мне хотелось надеяться. К тому же Рейно явно чем-то огорчен или озабочен: его мысли окрашены печалью и окутаны дымом. Мне всегда казалось, что его мысли прочесть нелегко, человек он слишком закрытый, но сейчас он отчего-то сильно переменился и кажется легким и хрупким, точно лист бумаги над огнем, который вот-вот вспыхнет. Смерть Нарсиса, похоже, как-то особенно его потрясла, но я не понимаю почему. Они ведь никогда не были друзьями; хотя, конечно, для Рейно этот старик – часть его детства. Может, я именно поэтому постоянно вижу дым в его мыслях? Или же этот дым скрывает нечто совсем иное?