Джоанн Харрис - Земляничный вор [litres]

Розетт тоже стала какая-то далекая: не хочет помогать мне в chocolaterie , и ей, похоже, безразлично, что речные люди так спешно покидают Маро. Она странно взволнована завещанием Нарсиса и своей новой дружбой с Янником Монтуром и из-за всего этого в последние дни буквально сама не своя, вскакивает от каждого резкого звука, а иногда и вовсе без причины – прямо как кошка в неспокойный, ветреный день. И в ней появилось что-то еще, что-то почти похожее на гнев. И я не знаю, с чем это связано. Моя зимняя девочка всегда была такой милой, такой предсказуемо сумасбродной. А сейчас она стала какой-то грозной, сосредоточенной, стремительной; хлопнет дверью и сразу взлетит к себе наверх, а Бам, точно ухмыляющаяся горгулья, скорчит мне рожу и потащится за ней следом. Вчера вечером Розетт и вовсе вернулась домой со слезами на глазах, а под ногтями у нее была черная земля, и я решила, что она, наверное, сажала цветы у могилы Нарсиса. Ну что ж, достаточно безобидное времяпрепровождение; зато сейчас она держится вдали от этого тату-салона.

А Моргана по-прежнему остается неуловимой – во всяком случае, для меня. Я ни разу не видела, чтобы она выходила из дома, хотя другие люди говорили мне, что она частенько это делает. Гийом, например, дважды видел ее возле церкви, и Жозефина как-то встретилась с ней на рынке – она несла целую корзину баклажанов и большой пучок левкоев, пахнущих ночью.

– Я ее по твоему описанию узнала, – рассказывала мне Жозефина, заглянув ко мне с утра, чтобы выпить чашечку мокко и заказать к Пасхе шоколада для Пилу и его друзей. – Это правда, что у нее ног нет?

Я сказала, что, насколько я знаю, это действительно так и она носит протезы. Жозефина с сомнением на меня посмотрела и сообщила, что на рынке Моргана была в сапожках.

– Может, ты и права, но я рассмотреть не успела – я с ней совсем недолго разговаривала, – сказала она, маленькими глоточками прихлебывая крепкий мокко, но я заметила, как ее щеки вспыхнули румянцем, и поняла: она не хочет, чтобы я знала, сколько времени они с Морганой на самом деле беседовали. И что-то еще промелькнуло в ее мыслях – то ли цветная полоска, то ли нитка дыма, – и это выглядело уже почти двуличием…

– Подумываешь сделать себе тату? – спросила я чуть насмешливо, словно давая понять, как это нелепо. И тут же, едва успев проникнуть в мысли Жозефины, увидела там яркие пятна света, похожие на солнечные зайчики, пробивающиеся сквозь листву, а затем дубовую ветку с желудем и двумя молодыми зелеными листками…

Почувствовав, что у меня подгибаются колени, я прошептала:

– Значит, тату ты уже сделала…

Жозефина вздрогнула от неожиданности и страшно смутилась, потом неловко рассмеялась, еще больше покраснела и попросила:

– Ты только Пилу не говори. – И на мгновение она стала удивительно похожа на ту молодую женщину, которая много лет назад воровала у меня в магазине шоколад и прятала его от своего мужа. – Он все равно эту татуировку никогда не увидит. Я ее вот здесь сделала. – Жозефина приложила обе ладони к животу. – Дубовые листья для силы и стойкости. А желудь – это для Пилу, чтобы он всегда при мне был. – Она снова как-то странно засмеялась и воскликнула: – Нет, просто с ума сойти, да? Мне ведь даже в голову прийти не могло, что я когда-нибудь захочу что-то такое сделать! А потом я вдруг все время стала думать об этом и в один прекрасный день просто вошла в салон. И встретилась с ней. Только не знала, о чем ее попросить. Но стоило нам начать разговор, и я сразу почувствовала…

– Почувствовала, что она буквально мысли твои прочла?

Жозефина опять засмеялась.

– Вот именно! А я-то думала, что ты у нас одна такая!

Когда она ушла, я заперла магазин и некоторое время постояла снаружи. Миндальное дерево уже отцвело, и на месте цветов появились зеленые молодые побеги. Пахло весной, скошенной травой, вспаханной землей на полях за деревней. Сейчас по республиканскому календарю жерминаль – месяц гиацинтов, пчел, фиалок и примул. А еще это месяц ветров, новых начинаний, и я впервые ощущала это с такой силой. Меня охватила какая-то необыкновенная легкость, казалось, что все возможно. И воздух был словно до краев наполнен музыкой, тончайшими нитями звуков, не более материальными, чем прикосновение паутинки к краешку крыла мертвой бабочки.

Найди меня. Почувствуй меня. Следуй за мной.

В этой игре участвуют двое противников, Моргана. И я послала в воздух дрожащее марево – аромат какао-бобов Criollo , смешанный с запахами ванили, жженого сахара и крови.

Попробуй. Испытай меня на вкус. Проверь.

На мгновение мне почти показалось, что звучавшая в воздухе музыка смолкла на середине такта. И цвета ее ауры, похоже, несколько изменились – словно приподнялась в изумлении чья-то бровь. Это вызов? Ну что ж, иного приглашения мне не требовалось. И я направилась прямиком к пурпурной двери, уже распахнутой настежь – такое ощущение, будто Моргана ждала, что я зайду, даже жалюзи заранее опустила.

Вряд ли я понимала, впрочем, чего хочу. Может быть, мне хотелось наконец встретиться с противником лицом к лицу? Или просто понять, какими чарами она обладает? Обнаружив, что уже стою возле двери в салон, я вошла, даже не постучавшись. Я уже знала, что меня ждет в этом странном помещении, – и все же впечатление оказалось не менее сильным, чем в первый раз: эти зеркала, необычное освещение, картина «Земляничный вор», отражавшаяся в каждой зеркальной поверхности, и я сама, как бы проникшая в эту картину и оттуда, из густой листвы, наблюдающая за чужой жизнью…

Я почувствовала рядом какое-то движение: неясное пятно отразилось в бесчисленных зеркалах. Мелькнула сахарная пена кудрявых волос, на этот раз выкрашенных в экстравагантный пурпурный цвет. Я резко обернулась. Но в комнате никого не было. Однако, повернувшись к зеркалам, я снова увидела ее, да так близко, что почти могла ее коснуться…

– Анук?

Я никак не могла ошибиться. Пурпурные волосы, широкая радостная улыбка, глаза, такие же голубые, как наша планета, если на нее смотреть из космоса. Ну, конечно, там, за стеклом, была Анук, и выглядела она такой юной и одно-временно очень повзрослевшей. Дети постоянно меняются и, словно танцуя, уходят от нас сквозь быстротекущие годы. Анук в девять лет; Анук в двенадцать; Анук в двадцать, а там…

Незаметным магическим жестом я быстренько прогнала с нашего пути неудачи, хотя вроде бы, кроме меня, в комнате никого и не было. Но я знала: образ Анук Моргана послала специально, как бы бросая мне вызов. Она уже поняла, каковы мои слабости, и знает, какое оружие лучше против меня использовать. Я посмотрела на свое отражение в зеркалах, и мне показалось, что при таком ярком освещении мое лицо выглядит слишком бледным. И его со всех сторон окружали птицы, и невероятные синие листья, и странные стилизованные цветы, лишенные запаха.