Вадим Шарапов - Доля ангелов

Добравшись до дома, Кройцфельд перевел дух, аккуратно достал завернутую в чистую тряпицу книгу и положил ее на стол. Только потом он снял забрызганный грязью плащ и стянул с ног отсыревшие сапоги. Тяжело рухнув на табурет, Стефан схватил жбан с пивом и одним махом выдул половину, жадно глотая и проливая пиво на худую безволосую грудь. Потом опасливо взял черный том в руки.

Почуяв тот самый омерзительный запах, бакалавр магии вдруг мелко захихикал и тут же осекся - до того неприятным показался собственный смех.

- Ничего-о, - пробормотал он, - ничего-о.... Скоро они все попомнят Стефана Кройцфельда! Все! Скоро я им покажу...

Что именно и кому он покажет, Кройцфельд и сам толком не понимал. Но твердо знал одно: теперь, когда в его владении оказалась книга, за которую многие маги отдали бы, не задумываясь, все, что угодно - он развернется вовсю, подчинит себе силы, о которых еще вчера и мечтать-то не мог. Нужно лишь начать. И начать прямо сейчас.

Дрожащими от нетерпения руками перевернув тяжелую обложку, незадачливый бакалавр с головой погрузился в невразумительные описания, завораживающие своей зловещей замысловатостью.

Странно, но «Некрономикон» больше походил на кулинарную книгу. Чудовищную, невыразимо мерзкую - но все-таки кулинарную, полную неких рецептов и примечаний к ним. Причем, все это было написано на вульгарной латыни с примесью того, что Стефан еле-еле опознал как древнеарамейский. Примечания к рецептам были еще более запутаны, чем сами тексты. Продираясь через варварское смешение языков, бакалавр чувствовал, как мозг медленно, но верно превращается в кашу.

Однако некий рецепт в середине книги, основательно заляпанной чем-то непонятным, ему все же удалось разобрать - благодаря кропотливой работе и нескольким словарям, один из которых до этого исправно служил подпоркой для колченогого стола. Судя по примечанию, это заклятие должно было «даровать бесконечное блаженство» тому, кто правильно его исполнит.

- Ну что ж. Начнем с бесконечного блаженства, - решительно тряхнул головой Кройцфельд.

Ингредиенты для заклятия оказались такими, что глаза бывшего студента вылезли на лоб. Вареная летучая мышь... гнилое акулье мясо... тюлень, фаршированный лежалыми чайками? «Да что, прах его побери, этот Безумный Араб навыдумывал?» - в отчаянии скрипел зубами Стефан, весь следующий день и остаток недели мотаясь по самым вонючим портовым лавкам. Продавцы гыгыкали и тыкали в него пальцами, а деньги окончательно закончились. Труднее всего оказалось с тюленем и чайками. Если хакарл, то есть подгнившее мясо акулы, нашлось в трюме одного старого парохода, то с тюленями в этом сезоне было как-то не очень.

Кройцфельд совсем уж было отчаялся. Но тут - о чудо! - одноглазый, заросший седой щетиной боцман с пакетбота «Галикарнас» сжалился над провонявшим экзотическими приправами бакалавром и отвел его к своему приятелю и собутыльнику, кабатчику совсем уже отвратительного вида. Тот, дохнув в лицо Стефану крепким перегаром, содрал с него остатки серебра за тушу тощего лахтака.

- Ну морской заяц, ну и што? - сипло заявил кабатчик в ответ на робкий вопрос Стефана насчет тюленя. - Ты, парень, будь спок - тот еще тюлень, отвечаю! Самый натуральный, блин, тюлень! Во, гляди - рыло евойное? Евойное. Шкура евойная? Точняк! Знатца, тюлень он и есть!

Поколебавшись, Кройцфельд махнул рукой и отвез лахтака на визжащей несмазанными колесами тележке к себе в подвал. Можно было начинать.

Постанывая от мерзкого духа, Стефан Кройцфельд варил адское зелье в помятом жестяном бачке. Подходящего чугунного котла не нашлось, а просить его у соседей баклавр не решился, памятуя о двухгодичной давности конфузе, когда один из неудачных экспериментов превратил в пыль взятый взаймы у медника Левона самогонный аппарат. Пришлось потуже затянуть пояс и долго отдавать монеты за хитроумный прибор.

К счастью, запах из подвала наружу почти не пробивался, да и дом Кройцфельда стоял на отшибе, в конце улицы - но редкие прохожие, случайно или по ошибке забредавшие сюда, все равно ускоряли шаг, торопясь отдышаться, бледные и вытаращив глаза. Наконец, после того как на третий день, в точности следуя рецепту, Стефан даже блевать перестал от безысходности - зелье оказалось готово.

То, что оно готово, бакалавр Кройцфельд понял сразу. Мерзкий запах усилился до невозможности, достиг своего пика и вдруг, в одно мгновение, куда-то делся, оставив после себя только легкий отголосок. Тошнотворная масса в бачке превратилась в прозрачный кисель с ядовито-зеленым свечением и принялась равномерно побулькивать. Оставалось только одно - в полночь вынести бачок под лунный свет и, стоя в предусмотрительно начерченном круге, произнести нужные слова. Эти слова Стефан заучивал старательно и долго, постоянно шевеля губами и повторяя про себя - но все равно не смог избавиться от ощущения, словно в горло попала рыбья кость, которую надо постараться выхаркнуть. Примерно так это звучало. «Ниахр'ргх клуф'фрххх мор'рпрхгр абргрх'ратр кат'хулу фатагхн!» - мрачно думал Стефан, силясь ничего не забыть. О том, что означали эти подобия слов, он старался не думать.

Луна стояла в зените, ее мертвый свет беспрепятственно лился в комнату, минуя распахнутые настежь свинцовые переплеты окна. Посредине комнаты стоял жестяной бак, отсвечивая потусторонней зеленью. Нацарапанный на струганых досках магический круг был сплошь исписан красным мелом - здесь Стефан постарался от души и переписал из старых, не возвращенных в школьную библиотеку учебников почти все защитные формулы, которые знал.

Вдалеке городской колокол пробил полночь. Убедившись, что не забыл слова, Кройцфельд, запинаясь, произнес заклинание и приготовился к бесконечному блаженству. Он зажмурился и поудобнее уселся на стуле.

Блаженство не приходило. Недоумевая, Стефан приоткрыл один глаз. В круге сидело что-то невыразимое и ело из жестяного бачка что-то непонятное.

- А-а! - заорал Кройцфельд и обрушился со стула, размахивая руками.

- О-о! - замогильным голосом передразнило его невыразимое и с отвращением опрокинуло бачок. Зашипело, поднялся ядовитый туман, и зеленый кисель стал неспешно поглощать доски пола, проедая в них дыру. Невыразимое не спеша покинуло старательно начерченный круг и поползло... или еще как-то переместилось к оцепеневшему от ужаса бакалавру.

Оцепенел он не зря. Внешний вид существа был неописуем, в человеческом языке не хватило бы эпитетов, чтобы хоть как-то рассказать о постоянно и болезненно для глаза меняющихся формах, о невозможных углах, под которыми изгибалось тело - и тело ли это было вообще? Приблизившись к Стефану вплотную, существо уставилось на него множеством голодных глаз, хаотично разбросанных на выросте, который мог оказаться головой.