Вадим Шарапов - Доля ангелов

- Те-ки-ла. Ме-хи-ко. О как!

- Энто што ж такое, Петро? - продребезжал в тишине голос кума, Марковича. - Водка што ль?

- Сам ты... - обиделся кузнец, багровея шеей в тесном воротничке сорочки. Его жена, тетка Маша, которая еле доставала супругу макушкой до подмышки, зашептала соседкам тревожно:

- Ну, девки, все, кажись. Мой-то... вразнос пошел, не остановить.

- Тихо... - буркнул на нее дядько Петро. - Никуда я еще не пошел, Маня. А это - не водка, кум, а продукт, понимаешь. Зарубежной мысли. И делают ее в Южной Америке на натуральном кактусовом сырье.

- Кактусовом! - ахнуло несколько голосов. Вся столовая враз зашумела.

- Это што ж, прямо так вот из этих, с колючками?

- Ишь ты, голь на выдумки хитра!

- И как они только додумались?

- А чево? Вон, сват мой, царствие ему небесное, из всего самогон гнал...

- Эк, замахнул! То самогон, а то - те-ки-ла!

- Дак ведь горькие они! - вдруг подал голос из-под стола протрезвевший отчего-то дед Василий. Все озадаченно стихли, и посреди образовавшейся тишины повисло запоздалое:

- Да брешет он, поди...

- Это кто сказал? - дядько Петро тряхнул плечами, так что тетка Маша, вцепившаяся в него, упала, как перезрелая груша, и стал подниматься с табурета. - Это кто там такое произнес?

Взгляд его маленьких, как у кабана, глазок, был направлен точно в переносицу заезжему учителю, которого все звали «Жердя» за высокий рост и худобу. Увидев, как вокруг образовалась зловещая пустота, Жердя сглотнул, побледнел и прошептал сипло:

- Помогите...

Помолчал и почему-то добавил:

- Православные...

- Бога нет! - издевательски сказал Степка Андрощук и ойкнул, схлопотавши затрещину от Марковича.

- Как же нет, - наставительно сказал тот, - когда я третьего дня в лесу на карьерах его видел? Ён грибочки собирал, вместе с Богородицей. Увидели меня, улыбнулись этак ласково-ласково и спрашивают: «Што, мол, Маркович, гуляешь? А мы тут по маслята вышли»...

- Тьфу! - махнул рукой кузнец, невольно прислушавшийся к трепотне кума. - Скажешь тоже - «на карьерах»!

Он одним глотком выпил до дна стакан водки (все одобрительно крякнули), захрустел ее огурчиком, сел и решительно, забыв уже про бедолагу-учителя, который, лицом с известкой схожий, так и замер у стены - скрутил пробку с текилы. Быстро разлил по стаканам - себе, Марковичу, отцам невесты и жениха. Уже потянулся к своему граненому, да вдруг замер.

- Ты што, Петро? - тревожно кашлянул отец Кольки, Иван Фаддеич, мужик плечами чуть поуже самого кузнеца.

- Да понимаешь, какое дело, - растерянно отозвался тот, осторожно вертя тонкостенный сосуд в огромной лапе, - ее ведь, те-ки-лу-то эту, пьют тоже по науке.

Тут притихли даже стрекотавшие в углу бабы-сплетницы, подобрались поближе.

- Это как?

- А вот так. Сначала, вишь ты надо взять соли...

- Соли, соли, соли! - пробежало по горнице, и вот уже внук дядьки Петро, шустрый Володька, бухнул перед ним на стол целую кадку соли. Кузнец почесал затылок, потом щедро черпанул ее ладонью.

- Ну вот, соли... Потом выпить. А што потом - запамятовал я, мужики, извиняйте. Вроде, закусить надо чем-то.

- Огурцом и закуси! - недоуменно сказал Иван Фаддеич, но дядько Петро от него отмахнулся:

- Да каким там огурцом! Не то... А! Вроде как, самим кактусом и надо.

- Где ж его взять-то? - хмыкнул кум Маркович.

И вот тут-то все головы дружно обернулись к бабке Костылихе. Жила она на краю села и слыла знахаркой и травницей. В избе у нее водилось множество чудных растений, каких ни у кого больше в деревне не было.

Бабка округлила глаза, зашамкала, замахиваясь костылем:

- Да вы что, злыдни? Не отдам! Не отдам!

- Бабушка... - умоляюще сказал кузнец. - Надо... Для науки надо. Вот те святой истинный крест - для науки...

Уламывали старуху долго, всей свадьбой. Под конец она все же сдалась, особенно после того, как Иван Фаддеич посулил ей пуховую шаль «из самого Оренбурга». С ворчанием отцепила ключ, отдала Володьке, сторого наказав ничего больше в избе не трогать. Малый присвистнул и умчался.

Ждали недолго. Протопали сапоги - и перед дядькой Петро на столе оказалась кастрюлька с развесистым кактусом. Ткнув его дубленым пальцем, кузнец обломил несколько длинных иголок. Мрачно поскреб бороду.

- Петя, может, не надо? - зашептала робко тетка Маша.

- Надо, Маша, - прогудел тот решительно. - А иначе как я мужикам в глаза посмотрю?

После этого дядько Петро махнул рукой и обломил отросток кактуса. Выдохнул, сыпанул в рот горсть крупной соли, захрустел ею. Выпил стакан, посидел пару мгновений, прислушиваясь к чему-то внутри. Поморщился, сунул в рот кактус и начал медленно жевать.

Все ахнули, тетка Маша заплакала, комкая косынку.

Кузнец мрачно жевал. На скулах ходили желваки. Пару раз он поперхнулся (кто-то сзади тихонько взвыл), потом с усилием проглотил.

- Ну? Кум? Ну што? - привизгивая от волнения, спросил Маркович. Дядько Петро прочистил горло.

- Колючий, сволочь... В кишках застрял.

Он набулькал себе еще водки, выпил ее залпом. Радостно вздохнул и обвел просветлевшим взглядом вытянувшиеся лица мужиков.

- Не, ребята. Ну ее в болото, текилу эту. Радости на грош, а хлопот на полтину.

- Ну и правильно! - тут же поддержал приятеля отец жениха, облегченно выплескивая свой стакан на пол.

Свадьба снова зашумела, заголосила радостно, затянула песни. Володька побежал за новой четвертью самогона. А початая бутыль желтого стекла одиноко стояла на краю стола, словно и не было ее.

Никто даже и не заметил, как из-под скатерти протянулась узловатая ладонь деда Василия, скрюченными пальцами пошарила поверху. Схватила бутылку и снова спряталась под столом.

Да, это все-таки случилось!

Столько лет поисков, разочарований, ошибок и почти утраченной надежды. И вот теперь он, Стефан Кройцфельд, еще недавно ученик в захудалой провинциальной школе магии, держит в руках... О-о, вы бы не поверили, профессор Зоненберг с кафедры прикладной демонологии, что держит в руках троечник, которому вы, профессор, рявкали: «Не лови ворон, Кройцфельд, бестолочь ты этакая!»

Стефан Кройцфельд, бакалавр магии, бережно погладил почерневшую от времени обложку старой книги. Не удержался и восторженно чмокнул эту самую обложку, но тут же сморщился и плюнул в сторону.

Книга омерзительно воняла. Тухлятиной, старой кровью, чем-то вообще уж невообразимым. Все, как и полагается, именно так и пахнут запретные гримуары, века пролежавшие в старых забытых гробницах, где их сжимали костлявые пальцы скелетов.

Правда, эту-то книгу Кройцфельд обнаружил на дальней полке вполне обычного букинистического магазина, но богатое воображение сейчас рисовало новоиспеченному бакалавру именно гробницы и катакомбы.