Вадим Шарапов - Доля ангелов

Колодец стоял за баней, в небольшом огородике, обнесенном почерневшим от времени и дождей тыном. пару раз крутнув громко скрипнувший ворот, Макеев снял крышку и бросил ведро, висевшее на цепи, в черноту. Тяжелое ведро ударилось в лед, проломило его, забулькало внизу, наполняясь.

Оттащив несколько полных ведер в баню и набрав еще пару, Севастьян закрыл колодец и вдруг остановился, прикрывая рот и нос рукавицей. За тыном, в снегу, что-то белело, но не по-снежному, а как-то не так, словно бы отблескивало, как каменное.

- Это чего там? - глухо, сквозь варежку, удивился лесничий. Подумал и решительно шагнул с протоптанной тропки в глубокую снежную целину. Пропахав до тына, как хороший бульдозер, Макеев долго отгребал пимами снег от дощатой калитки, потом, ругаясь, протискивался в щель - еле-еле сумел распахнуть так, чтобы не цепляться полушубком.

В снегу, наполовину утопая, лежал голый человек. Точнее, это в первый миг, когда Севастьян еще толком не присмотрелся, ему показалось, что человек. Сердце лесничего екнуло и застучало сильно, торкаясь в грудь - износилось в работе, да от курева, вот и пошаливало порой от волнения.

- Ну-ка, ша! - прикрикнул на сердце Макеев, и оно вроде успокоилось, перестало частить. Из-за пазухи, не справляясь с пуговицами полушубка, Севастьян достал завернутые в тряпицу очки, долго разворачивал их. Нацепил перемотанную ниткой оправу на нос и снова матюгнулся: заиндевели.

- Да в гробовину душу мать! - во весь голос высказался он. - Как назло, што ты будешь делать!

Протер очки и снова, теперь уже с ясным зрением уставился на лежащего в снегу человека. Хотя... какой же это человек? И не человек это был вовсе, а каменная, молочной белизны статуя. Что мужик, это точно. С крыльями. Одного крыла в снегу было не видно, но второе стелилось поверх, закрывая фигуру мужика от плеча до щиколотки вытянутой ноги. Макеев ошеломленно покрутил головой, ища хоть какие-нибудь человеческие следы, но снег вокруг статуи был нетронут - только пробежала недавно лисица, покрутилась вокруг, да помчалась дальше, оголтелая, по такому-то морозу...

Севастьян задрал голову и уставился в небо, почесывая колючую щетинистую шею под бородой. Небо как небо - серое, в тучах, пока без снега, да и какой снег в такую погоду?

- С облаков ты свалился, ли чо ли? - спросил он лежащую статую. Та ожидаемо молчала. - Мессершмитт, етить твою... Покрышкин!

В конце концов, чувствуя, как стужа прохватывает даже сквозь ватные штаны, лесничий решился.

- Я из-за тебя яйца морозить не собираюсь! - объявил он статуе, потом шагнул и попытался вытянуть каменного мужика из снега. Дернул - и с размаху сел на задницу. Статуя выскочила из сугроба удивительно легко, а на вес оказалась почти невесомой, точно сделанная из пенопласта. Кое-как поднявшись, Севастьян взвалил мужика на плечо и, ежась от насыпавшегося за воротник снега, отправился назад.

Ввалившись в избу, Макеев с размаху бухнул статую на дощатый пол в сенках, потом обмахнул ее метелкой и занес в комнату. Покрутил головой, примериваясь, куда поставить, да так и прислонил к печке. Чувствуя, как от мороза задубело лицо и руки, лесничий все-таки еще раз выскочил наружу - забрать ведра.

Вода в них уже схватилась льдом, и не тонкой корочкой, а основательно, в палец толщиной.

- Космос, елки зеленые! - неодобрительно глядя на лед, высказался Севастьян. - Ничо, отогреетесь.

Затащил ведра в баню и оставил там, в самом жару. Стылая вода сразу не нагреется, окатиться из ковшика будет самое то.

Когда Макеев вернулся в избу и стащил полушубок, он сначала с кряхтением содрал с себя толстый свитер и вдел ноги в войлочные тапки, а уже потом, почесав заросшую жестким волосом грудь, покосился на статую. Покосился еще раз - и аккуратно присел на сколоченный собственноручно табурет, рассматривая крылатого во все глаза.

Дело в том, что статуя изменила позу. Чуть заметно, но все-таки разогнулась левая рука, которой крылатый мужик прикрывал лицо, и теперь было похоже, что фигура жестом приветствует лесничего. Кроме того, голова статуи чуть развернулась в сторону Макеева. Кстати, был мужик вовсе не голым, а в такой же белой, как и все тело, набедренной повязке

- Так... - Севастьян поскреб в бороде. - Так. Вот оно как.

Он хотел сказать еще что-нибудь подходящее к случаю, но, так ничего и не сообразив, встал и прошаркал тапками к висевшей на стене книжной полке, наполовину забитой старыми «роман-газетами». Отодвинув в сторону потрепанный трехтомник «Опытов» Монтеня, Макеев вынул из глубины полки коробку ружейных патронов и снял с крюка старенькую зауэровскую трехстволку «модель 30», которую еще с войны, как трофей от сбитого немецкого летчика, привез отец.

- Жакан, - доверительно сообщил он крылатому, снова опускаясь на табурет и засовывая в два верхних ствола патроны. - Долбанет - мало не покажется.

Фигура не отреагировала, но левая рука продолжала потихоньку разгибаться, да чуть встопорщились крылья. Видимо, тепло от печки делало свое дело. Выражение красивого лица крылатого сделалось более осмысленным. Теперь он смотрел как-то совсем хмуро. «Беспощадно смотрит, во как», - подумал Макеев. И тут что-то громко зазвенело об пол. Звук этот, в тишине, нарушаемой только потрескиванием печки, был таким резким, что лесничий подскочил от неожиданности и едва не спустил курки «зауэра». Опомнившись и плюну в сердцах, Севастьян глянул на пол. Там лежал здоровенный меч, вывалившийся, надо думать, из-под крыла у мужика. Лесничий подошел и потыкал меч стволами ружья.

- Серьезная железяка. А ты, значит, без заточки ни ногой, хоть и голый?

Внезапно правая рука неведомого крылана резко метнулась к мечу. Севастьян отскочил на два шага, а мужик, кожа которого уже не казалась мраморной на вид, быстрым и каким-то плавным движением подхватил клинок и сунул его под крыло. Потом голова его окончательно развернулась в сторону Макеева, и глаза открылись.

- Етишкин малахай, - только и нашелся тот, что сказать. Зеленые светящиеся глаза были абсолютно пустыми, без зрачков.

- Фантомас разбушевался, - махнул рукой лесничий и тут же настороженно приподнял трехстволку. - Слышь, земляк, ты обзовись, кто такой и откуда? У нас тут обычно голышом под конец декабря не шастают, даже если ты варнак беглый.

- Варнак беглый, - задумчивым мелодичным голосом повторил крылатый. Севастьян удивился.

- По-нашему, значит, говоришь? А я думал, тебя с самолета уронили. Тут у нас снег глубокий, можно упасть, да ничего и не сломать. Только вот как ты не замерз-то?

- Не замерз... - задумчиво повторил мужик и осторожно сделал пару шагов от печки. Несколько раз он сильно встряхнул крыльями и снова пристально посмотрел на Севастьяна. - А ты кто?