Вадим Шарапов - Доля ангелов

- Сука! - генерал бессильно вцепился в поручни трибуны, намертво сжал их, цепенея от невозможности хоть что-то исправить. - Я же говорил! Я говорил!

На площади ничего уже не осталось от стройных «коробок» пехотных частей, и даже техника испуганно рассыпалась вразнобой, как будто какой-то великан играл в «чапаева» на шахматной доске, щелчками вышибая с нее подвернувшиеся под удар шашки.

Внезапно, сшибая в сторону пустой грузовичок-«полуторку», жалобно крякнувшую деревянной дверцей, наперерез «кавэхе» вылетела «тридцатьчетверка» с белой семеркой на башне. Тормознула, лязгнув люком мехвода, за которым угадывалась темная пустота, и остановилась, нацелившись стволом пушки в сторону взбесившегося тяжелого танка.

Тот замер тоже, отъехал и будто задумался, собираясь перед броском на дерзкого соперника, посмевшего встать на пути. «Семерка» тоже скрежетнула фрикционом, провернулась на гусенице, подставляя лобовую броню.

- С площади все, все, в бога душу мать! - заорал генерал, срывая голос, пользуясь секундами тишины. - Отходите, гражданских гоните вон!

Солдаты, моряки и десантура, услышав командирский рык, привычный строить полки, тут же рассыпались сами, начали отводить народ в переулки.

Тишина кончилась разом.

«Клим Ворошилов» взревел с удесятеренной яростью, так что на гостевой трибуне все разом оглохли. Оглянувшись, генерал увидел, как охрана бегом увела заместителя Самого; как, забившись в угол, зажимает уши московский чиновник с белым от ужаса лицом, похожим на лист скомканной бумаги. Тяжелый штурмовой танк не поехал, а будто прыгнул вперед, грохнул об асфальт траками, выбивая куски камня, брызнувшие во все стороны с силой осколков. И обрушился на неподвижную «семерку».

Почти.

В последний миг та газанула, ударив двумя струями выхлопов позади себя, и чудом разминулась с «кавэхой», который все-таки сумел снести кусок заднего крыла. Визжа гусеницами, КВ-2 врезался в несчастную «полуторку», которая взлетела в воздух и, провернувшись вокруг оси, обрушилась куда-то за ограждения, где уже, к счастью, никого не было.

Две машины снова разъехались, развернулись, застыли.

Секунда - и на площадь влетел автомобиль с надписью на борту - «ППС». Взвизгнул тормозами, развернулся, оставляя за собой следы жженой резины. Пинком открылась дверь, и дребезжащий старческий голос позвал гневно:

- А ну, стоять! Барбосы! Апостолы царя небесного! Вы чего? Кто разрешил?

Вой дизелей резко оборвался, превратившись в жалобное, смущенное урчание. «Клим» и тридцатьчетверка, уже дернувшиеся было навстречу друг другу, чтобы смять, уничтожить, разбиться в таране - застыли истуканами. Генералу и полковнику, тоже боящимся шевельнуться на трибуне, показалось даже, что оба танка прижали уши и в страхе припали на животы, точно псы, чующие хозяйскую трепку.

А через площадь шел, торопился, прихрамывая, сухонький старичок в немодном, но аккуратном пиджаке, в начищенных офицерских ботинках. Опирался на тяжелую трость, и генералу, да и всем прочим, кто таращился из переулков, казалось, что небо над невысоким человеком раскрывается огромной, необъятной чашей.

Матвей Петрович, бывший командир танка, гвардии старший сержант и смотритель музея, чуть задыхаясь, подошел к железной громаде, нависающей над ним кубом башни и способной перемолоть одним поворотом гусеницы.

Подошел и изо всех сил врезал по борту тростью, аж зазвенело.

КВ-2 заурчал жалко, завыл дизелем - но не грозно уже, а пришибленно - и словно бы съежился, уменьшился в размерах. А бывший смотритель продолжал лупить его кованой рукояткой трости, приговаривая:

- Сук-кин ты сын, а?! Шаромыжник! Гнида какая! Ты что это удумал?! Ты что, а? Думаешь, раз меня нету, можно тут свою масть устанавливать? Наблатыкался, коробка чертова! Ты помнишь, где я тебя достал, а? Ты же ржавел в том болоте, тварюка безмозглая! Тебя же вороны обосрали всего, мохом зарос! И чего? Я на тебя столько времени потратил зачем?! Сколько крови ты моей попил, сколько сварки на тебя ушло, краски, рабочего времени! Надо было оставить тебя там гнить, падла ты жестяная!

Дальше Петрович пустил длинным матюгом, который, похоже, стал для тяжелого танка последней каплей. Взвыв тоненько, тот умолк и мелко затрясся весь, дергая башней, точно человек, захлебывающийся в покаянных рыданиях.

- Ну и чего? На слом тебя? Или со мной пойдешь, а? Шевели хоботом, тупорылый! - прикрикнул на него Матвей Петрович. КВ-2 послушно закивал стволом пушки.

- А сразу так было нельзя? - осведомился старый смотритель. - Вот аспид, мамонт трелевочный на мою шею. Затихни теперь, и чтобы ни звука!

Он дробно закашлялся, потом повернулся к «семерке» и стукнул свой танк по крылу - но уже не тростью, а жилистым кулаком в старческих пятнах.

- А ты чего? Думаешь, хвалить тебя буду? Может, чаем еще напоить? Ишь ты, геро-ой с раной... сраный, то есть! Трудно тебе было не завестись и остаться в ангаре сегодня? Ведь знал же ты, что так будет... Знал! Ишь ты! Как под Балатоном в сорок пятом - так это мы завсегда и с радостью, не завестись-то, чтобы в бой не ходить. А как сегодня, так поскакал вперед, жеребец стоялый!

«Семерка» жалобно порыкивала в такт словам и слегка шевелила гусеницей. Словно шаркала лапой в великом смущении.

- Ладно. Людишек-то не покалечили, и то хорошо. А иначе разговор был бы другой. Значит, поступим так...

Матвей Петрович, тяжело вздохнув, оперся на трость, сгорбился и позвал негромко:

- Женька, ты там, что ли?

- Тут я, Петрович, - отозвался остолбеневший генерал, только что услышавший и увидевший совершенно невозможные вещи.

- И хорошо, раз тут. Значит, берите сейчас это чудо-юдо и гоните в ангар. Пойдет, пойдет, как миленький, не спорь. Дальше разбираться будем, что с ним делать. А «семеру» я сам пригоню. Побуду тут малость.

- Матвей Петрович, ты сам-то как? - осторожно спросил директор музея, спустившийся с трибуны и осторожно, боком, косясь на замершую «кавэху».

- Нормально я, чего мне в девяносто лет сделается? - устало продребезжал в ответ бывший танкист. - Да ты не шугайся, Вася. Он смирный... у-у, страхоидол чертов! Говорю же - гоните его, как гуся, он теперь шелковый. И это... Егорова шибко не ругай, растерялся парнишка, с кем не бывает.

- Я присмотрю, - генерал, веря Петровичу, взобрался на броню усмиренного КВ-2. Когда тот тронулся - почти неслышно, будто крадучись, так, что стакан воды поставь на башню, и тот не расплещется - Евгений Семенович, боевой генерал, прошедший Афган, Чечню и кучу «горячих точек», утер холодный пот и услышал позади грустное:

- Эх... Какой парад испоганил, чугунка бестолковая. Ну, погоди у меня...

На опустевшей площади, на всякий случай оцепленной по периметру патрулями, звякнуло бутылочное стекло. В стакан полилась водка, и стариковский голос, похрипывая сильнее обычного, вывел негромко: