Вадим Шарапов - Доля ангелов

- Зайдешь, нет? Побалакали бы о том о сем, а то скучно, да уже и не заснуть после тебя.

- На обратном пути заскочу точно, - твердо пообещала Смерть, - ближе к вечеру. Так что ставь самовар, а пряники с меня.

- Нет у меня самовара, только чайник. «Тефаль», внучка привезла.

- Ну, чайник ставь, - скрипнула черная фигура.

- Поставлю.

- Бывай, Петрович.

- И тебе не хворать. Сильно косой-то не маши...

- Как придется.

Щелкнул ключ в замке. На площадке стало тихо.

Женщины всегда смотрят в море. Оно притягивает взгляд, оно лениво перебирает волны, точно пряди, которые вот-вот разберут на свои веретена норны. Женщины глядят в море, дожидаясь мужчин. Когда это началось, не скажут, пожалуй, и сами боги, да и что им за дело до человеческих ожиданий?

Она глядела в море, а ее руки в это время двигались мерно и неторопливо - латали мужскую рубаху, продранную на боку. Мудреная наука, но лишь для тех девушек, которые только-только сменили родительский дом на хутор мужа, и еще не могут делать несколько дел одновременно. Стежок за стежком...

- Бабушка!

Вот тут-то и придется прерваться. Рубаху так не залатаешь, коль внучки лезут под руку и так и норовят наткнуться на костяной крючок, зажатый в пальцах.

- Бабушка, мы хотим сказку!

- А ну, брысь! - Сигтрюгг, невестка, цыкнула было на малышей, но бабушка неожиданно остановила ее.

- Будет тебе, дочка, пусть носятся, лето на дворе. Сказку вам?

- Да... Хотим сказку, - несмело пропищала старшая, Торгильд, высунувшись из-за дверного косяка.

- Только чтоб там было про воинов! - поддержал ее еще один внучек, Свейн.

- И про дружбу! - а это подал свой голос самый младший, сопливый еще, но смелый не по годам Торарин.

- Ах, вы...! - Сигтрюгг замахнулась на мальцов полотенцем, но бабушка вновь покачала головой.

- Полно тебе. Садитесь рядом, сейчас я расскажу вам одну историю.

Восторженный вопль огласил окрестности. Дети кубарем подкатились под ноги бабушке, замерли, готовые слушать - даже Торарин подобрал сопли, прошмыгался как следует, не отрывая глаз от сухих пальцев с мелькавшим в них крючком. А крючок замер, неподвижно застыл в руках, потом тихо стукнул об скамью.

- Ну, слушайте... Я расскажу вам не сказку, а настоящую быль. Про воинов, внучек, как ты и хотел. И тебе, Торгильд, есть, что послушать. Только сначала пусть каждый из вас ответит мне, - тут бабушка улыбнулась ехидно, скрестила на груди руки, - что же главное для мужчины?

Наступила тишина, дети сопели носами, хмуря белесые брови и кусая губы. Первой, как всегда, решилась ответить неугомонная Торгильд.

- Сила! Мужчина должен быть сильным, это во всех сказках так!

- Нет, это храбрость! Гуннар Убийца был таким храбрым, что не побоялся даже, когда его объявили вне закона! - а это уже Свейн, кричит во весь голос, чтобы заглушить сестру.

- Он... добрый.

Торарин, который сказал такие слова, тут же спрятался за скамью, укрываясь от брата, который так и норовил дать ему здоровенную затрещину.

Три пары глаз, не отрываясь, глядели на бабушку, которая улыбнулась и кивнула седой головой, оперевшись спиной на теплое, нагретое солнцем, дерево стены.

- Каждый из вас назвал что-то одно. Но сейчас я расскажу вам историю, в которой есть все три этих слова. Слушайте меня хорошенько...

Пронизывающий осенний ветер тоскливо свистел над каменистыми осыпями Кривой долины, белыми воронками крутил стылую воду в мелкой речке, яростно рвал потертый плащ с плеч одинокого путника, пробиравшегося берегом реки куда-то на север. Унылым шелестом отвечали ветру низкие березы, обступившие курган знаменитого когда-то, а ныне всеми позабытого воина. Нет, неправду говорят люди, будто бы слава героев пребудет вовеки - одно-два столетия надежно стирают из памяти любые следы, и даже саги забываются сказителями.

Правда, никакого ветра не было в приземистом и длинном доме, засыпанном почти по самую крышу землей и кусками торфа (тепло - первое дело!) и надежно обложенном крупными валунами, в которых не было недостатка на ледниковых осыпях. Здесь было жарко и даже душно, но обитателям дома к этому было не привыкать. Где-то в глубине, за дверным проемом, в дочерна закопченном очаге, сложенном из сланцевых плит еще прадедом, буйно плясали языки пламени и булькала в большом котле вкусно пахнущая похлебка - крошеная свинина с диким луком и всяческими приправами. Еще бы, ведь домой ждали мужчин: кого с охоты, кого с рыбной ловли, а сам хозяин - Эйольв Хромой - должен был вот-вот вернуться с тинга, шутка ли! Уже прискакал и начал распрягать коня старший сын, коротко бросив: «Сегодня будет. Жди гостей, мать», а самого Эйольва все не было. Гости - это хорошо, каждый гость - посланник богов и негоже зажиточному хутору затворять перед гостями свои ворота, чтобы потом кто-нибудь посмел сказать, махнув рукой: «Э! Жадные люди живут в Кривой долине!»

Поэтому и без женщин никак не обойтись в такой день. Вот и жена Эйольва, Гудред, крепкая еще и совсем не старая женщина, то и дело степенно выходила из дома и долго, до боли в глазах, вглядывалась в дальний склон у реки, пытаясь отыскать взглядом знакомую кряжистую фигуру мужа на таком же приземистом и широкогрудом коне, заросшем черной шерстью. Нет и нет...

Но вот ее взгляд за что-то зацепился - одинокая фигура, шагающая, то и дело оступаясь, по скользким валунам речного брода. Сколько не всматривалась Гудред, человек казался незнакомым. Он зябко кутался в черный короткий плащ, который, видимо, совсем не защищал путника от промозглого холода. Особо яростный порыв ветра вцепился в плащ, рванул его и распахнул, всего на один миг - но женщина успела заметить под ним кольчугу, тускло блеснувшую в неярком свете осеннего солнца.

В это время, щурясь на дневной свет, из дома вышел Торир - старый работник, которого Эйольв давно уже привечал, как родственника. Много лет Торир жил в доме Эйольва, не брезговал самой разной работой, да еще вдобавок, пугая нянек своим заросшим бородой до глаз свирепым лицом, нянчил на загрубевших от черенка граблей и рукояти весла ладонях всех сыновей и внуков Гудред и Эйольва. Скрюченный спинной хворью, Торир, которому было уже далеко за шестьдесят, прихватывал ремешком белые, как снег на ледниках, волосы, падавшие ему на плечи - но крепкие руки его и посейчас бугрились мышцами, а выцветшие серые глаза смотрели цепко и настороженно. Увидев вдалеке незнакомца, Торир не спеша сунул большие пальцы рук за плетеный пояс, и окликнул Гудред:

- Эй, хозяйка! Давай-ка, я сам встречу этого человека, а то как бы не случилось чего такого, за что мне потом придется краснеть от стыда перед Эйольвом!