Вадим Шарапов - Доля ангелов

Гудред фыркнула, но отошла, предоставив работнику самому говорить с гостем. «И куда это запропастился сын?» - подумала она недовольно. Уверенным развалистым шагом (не зря он столько лет ходил за море с самим Лейфом сыном Эрика, пока чужая секира не рассекла ему левую руку от плеча до запястья и не согнула ее навек) Торир подошел к высоким воротам хутора. Тем временем человек уже взобрался на холм и был совсем рядом. Теперь и Гудред и Торир сумели как следует разглядеть его лицо.

Первое, что бросилось в глаза им обоим - длинный косой шрам на левой щеке незнакомца, который начинался где-то на виске, среди волос, и терялся, извиваясь змеей, в густой курчавой бороде. Еще один шрам наискось рассекал широкий лоб, краснея на обветренной коже. При этом глядел чужак на Торира открыто и весело, но не с угрозой или насмешкой, а спокойно и уверенно, так что сразу казалось, будто цену он себе знает и обидеть себя не позволит никому, но и сам в пустую ссору не ввяжется. И все-таки старый воин мгновенно почувствовал, что этот человек, доведись его разозлить или нешуточно обидеть, может стать смертельным врагом. Добела вытертые звенья когда-то вороненой кольчуги сплетались в непривычно длинную броню, прикрывавшую тело до самых коленей; цепкий взгляд Торира сразу углядел на ней несколько разрубленных мест, на совесть заклепанных кольцами совсем новенькими, ярко блестевшими среди прочих.

На поясе мужчины, обычном, крепкой кожи, с металлическими бляшками, висел меч. И, глянув на него единожды, Торир не сразу смог оторвать взгляд от оружия. Ножны меча были старыми и потертыми до ветхости, но вот ширина... Лезвие, должно быть, в поперечину ладони здоровенного гребца, если не шире. Прикинув вес, Торир крякнул невольно - сам бы он, пожалуй, с немалым трудом управился с таким клинком и двумя руками.

Как и полагалось доброму путнику, крестовина меча была, видимо, совсем недавно, перевязана «вязками мира», накрепко прихватывавшими сам клинок к металлической окантовке ножен. Вот и хорошо, значит, гость идет с добром, коли не собирается выхватывать меч из ножен и крушить налево-направо.

- Добра и удачи, хозяева, - первым нарушил молчание чужак, остановившись у полураспахнутых ворот. В его речи звучал странный, непривычный акцент, и Гудред чуть нахмурилась, пытаясь вспомнить, где же она слышала, чтобы так выговаривали слова. Тем временем чужак внимательно присматривался к Ториру, но вот заговорил снова:

- Мое имя Бран. Бран Мак Кумхайл. Я из Эйре... По-вашему, это...

- Ирландия, - прервал его Торин, прогудев своим низким голосом. - Добра и удачи тебе, гость.

- Да, Ирландия. Я прибыл сюда несколько дней назад, на попутном корабле, и здесь у меня есть свои дела. Храфни Старый согласился высадить меня неподалеку, но человек я свой собственный, никому не служу. Не позволишь ли ты, хозяин, и ты, хозяйка, - тут Бран перевел взгляд своих прозрачных глаз на Гудред, точно пронзив ее зрачки невидимыми копьями, - обогреться немного? Сапоги мои промокли, и одежда вся задубела от морской соли...

- Я не хозяин, - покачал головой Торир. Он, видимо, заколебался на миг, но в это время из ворот вышла Гудред. Она поклонилась гостю - едва заметно, как и подобает хозяйке, но не пренебрежительно, а как равному.

- Хозяйка здесь я, а это Торир, наш старый работник, - сказала она ровно, - а муж мой, Эйольв по прозвищу Хромой, много дней был на тинге, но, я думаю, не стал бы он держать гостя за воротами. Входи, Бран Мак Кумхайл, отдохни и оставайся, сколько нужно.

Кивнув головой и уважительно поблагодарив, ирландец не заставил себя ожидать. Он вошел в ворота, едва коснувшись Торира плечом - но в касании этом почуял старый работник каменную твердость мышц и непоколебимую уверенность, исходившую от гостя. Тогда, покачав головой скорее одобрительно, чем с осуждением, Торир затворил ворота на крепкий дубовый засов и вслед за хозяйкой и гостем вошел в дом.

Трое внуков Гудред, которые все это время носились по дому как полоумные, изображая не то поход викингов на Миклагард, не то битву Сигурда Фафнирсбани со змеем, при виде гостя побросали деревянные мечи и во все глаза уставились на незнакомого бородача. Подмигнув им, Бран подхватил один из игрушечных мечей, несколько раз взмахнул им, изображая смертельные разящие удары, и скорчил страшную рожу.

- Вот так пал Фафнир от меча Сигурда! - провозгласил он заунывно, и Гудред не смогла сдержать улыбку, глядя на ошарашенных внуков. Только четвертый из них, самый маленьких, Скарпхёддин, не заметил ирландца сразу, продолжая бегать, и, разогнавшись, налетел на него, выскочив из-за угла. Отлетел, упал и приготовился зареветь, раскрыв рот во всю ширь.

Гудред не успела и шевельнуться, как Бран Мак Кумхайл подхватил мальчонку на руки и улыбнулся ему ласково, неожиданно для порубанного в боях воина.

- Не плачь! - сказал он ему. Потом лукаво прищурился и произнес:

Торир, разматывавший у очага обмотки, пораженно вскинул голову. Гость-то, оказывается, «хлебнул меду Мимира»! Видно, дар Одина не обошел ирландца стороной: ведь тот, кто слагает висы, всегда любимец сурового Груза Виселицы.

Маленький Скарпхёддин совсем забыл о том, что хотел заплакать, и, открыв рот, глядел на воина, нянькавшего его на руках. А когда Мак Кумхайл разрешил ему потрогать свой громадный меч и холодную кольчугу - восторгу мальца не было пределов! Тем временем и другие внуки, осмелев, окружили совсем не страшного бородача и начали дергать его со всех сторон, пока, наконец, Гудред, рассвирепев, не рявкнула на них:

- А ну, брысь отсюда! Ишь, совсем замучили человека! Не видите, что ли, что гость только с дороги, он замерз и промок насквозь!

- Это ничего, хозяйка, - еще раз, но теперь совсем скупо, улыбнулся Бран Мак Кумхайл, и поставил Скарпхёддина обратно на деревянный пол. - Ребенок есть ребенок. Вот подрастет он, тут ему и придет пора узнать, что почем. Наиграется тогда и мечом, и копьем, а пока...

- Да ведь только дай им волю, они тут же и сядут тебе на шею! - не сдавалась Гудред, но возражала уже совсем не так напористо, как цыкала на внуков.

Тем временем Торир, давно уже приученный к таким вещам, отвел гостя умыться с дороги и принес ему сухую и чистую одежду - самого хозяина, Эйольва Хромого, так уж было заведено в этом доме. Рубаха, шитая давно потускневшей серебряной тесьмой из Гардарики, просторные штаны и короткие, мягкие и теплые домашние сапоги. Вроде бы и казался Мак Кумхайл худым и жилистым, а когда, растеревшись полотенцем после после ковшей чистой нагретой воды, натянул на себя просторную хозяйскую рубаху, оказалось, что она, будучи впору широкоплечему и кряжистому Эйольву, ирландцу разве что не мала. Мышцы на руках Брана, закаленные до каменной крепости, распирали рукава так, что Торир начал всерьез опасаться - не треснули бы они по шву.