Вадим Шарапов - Доля ангелов

- Степка, а ну попробуй, - Илья Петрович показал Златозубу на ящик. Тот отошел в угол и принялся, подвывая, материться. Ящик скрипел и искрил, но не поддавался.

- Ладно, мужики, - махнул рукой Девятков. Он подошел к двери столярки, несколько мгновений колебался, думая о чем-то, потом решился и быстрым движением выдернул стамеску из косяка.

- Ой-ё, - меланхолично покачал головой Кондрат Бородулин, - сейчас начнется.

Черный туман потек через дверной порог в комнатушку. Три фигуры вновь встали у дверей, но на этот раз они плыли и подергивались рябью, точно в плохом телевизоре.

- Что ты наделал, смертный! - завизжала самая высокая фигура. - Что ты надееееее....

- Сокровище! Сокровище! - вопила вторая фигура, а третья быстро-быстро хватала воздух когтями.

- Ну извините, мужики, - Девятков сокрушенно развел руками, - схалтурили мы. Получайте задаток обратно.

Он бросил на верстак кожаный мешок.

- А вот с ящиком нескладно получилось, согласен. Теперь уж его отсюда ни вы, ни я, да вообще никто вынести не сможет. Слово столяра лучше гвоздя держит. Вы погодите до следующего полнолуния, он тогда открыться должен сам, вот и заберете свои шестьсот тонн. Нам они ни к чему. Как известно, столярский загиб ровно месяц держится, а уж если пожелал столяр «чтоб ни папе, ни маме не открыть» - то никак иначе.

- Нет времени! - завизжал Высокий. - Битва началась!

- Извините, братцы.

Степка Златозуб втихомолку скрестил за спиной две стамески. Фигуры взвыли, попятились к порогу, отчаянно дергаясь.

- Идите-идите, - ласково напутствовал их Златозуб, размахивая стамесками, точно кадилом, - по пятницам не подают тут. Заходите завтра, соколики.

- Наше войско сотрет вас в пыль, ничтожества! - голос короля из-за двери был страшен.

- Какое войско-то? - спросил Бородулин. - В ящичке которое? У нас целее будет.

Под рев и вой, от которого тряслись стены, мужики молча курили.

Час ночи. Столярка

- Что-то притихли они, - озабоченно сказал Златозуб и осторожно выглянул за дверь.

- О как, - хмыкнул он. Девятков тоже поглядел за порог.

- Одна корона осталась, и плащ, - Степка подцепил тусклый обруч стамеской, покрутил его, глядя как металл на глазах осыпается хлопьями, - да, нехорошо вышло.

- Одним литром за такое, Ванька, не отделаешься, - Илья Петрович отвесил съежившемуся Клевцову увесистый щелбан. Хотел было выдать и второй, но опустил руку.

- Хотя, это как посмотреть... Нам ведь что главное, хлопцы?

- Чтобы не было войны! - Златозуб засмеялся, сверкая фиксой.

- Это точно. Война у них теперь закончилась накрепко.

- А с этим что делать? - Клевцов, уже поняв, что бить его никто не собирается, суетился радостно, хлопал по крышке ящика.

- Сдадим, - твердо ответил Девятков, - государству. Как клад. Пусть радуются, жадюги. Зато получим законные двадцать пять процентов. То есть, сто пятьдесят тонн платины. Нас здесь шестеро. Арифметика простая.

- Зинке скажу, пусть рехнется от радости, - невозмутимо объявил Кондрат Бородулин и пошел за веником - подмести с порога короля и его свиту.

Деревня горела. Потрескивая, точно огромная свеча, полыхала крайняя изба, отблески пламени метались по разбитой, покрытой воронками земле. Над всем этим стыло пасмурное, низкое небо.

Матвей выбрался из башни танка, спрыгнул с брони вниз, хлюпнув сапогами по грязи, которая здесь была повсюду. Потом присел на корточки и с минуту смотрел на каток, развороченный попаданием. Гусеница стелилась рядом, покрытая комьями жирной земли с жухлой осенней травой вперемешку.

Механик-водитель сидел, привалившись спиной к башне и курил. Черное от копоти лицо было невозмутимо-спокойным, в узких калмыцких глазах - пустота, хотя, может, просто не разглядеть. Матвей облокотился рядом на покрытую рытвинами рикошетов броню.

- Дай, что ли, цигарку. Уши пухнут...

Доржи полез в карман, бросил командиру пачку «Севера».

- Ого! - восхитился Матвей. - Откуда дровишки? У меня махра, и та вчера закончилась. Последние крошки выскреб... А ты, я смотрю, шикуешь.

Он говорил беспечно, ни о чем, чувствуя, как отпускает дрожь в пальцах - не страх, просто «мандраж» после боя, в котором повезло остаться живыми.

- Это я земляка встретил, - равнодушно отозвался калмык, докуривая папиросу до самой картонки. - Он после госпиталя, полный «сидор» папирос был...

Бросил окурок и полез осматривать каток.

- Не доглядел я, командир, извини, - вдруг сказал он снизу. - Надо было резче влево повернуть.

-Ты кто, Господь, что ли? - пожал плечами старший сержант. - И так, считай, влегкую отделались, не горим.

Матвей курил, вдыхал горький дымок и гладил свой танк по броне. Заскорузлые пальцы скользили по вмятинкам и неровностям металла, но Матвею казалось, будто танк тоже вздрагивает всем телом и тянется к нему, как огромный зверь.

- Ничего, «семера», - прошептал он, глядя на аккуратную цифру «7» на башне, - ничего, браток... Повоюем еще. Сейчас рембригада подойдет, подлатают тебя - и повоюем. Сами бы гусеницу перетянули, да тут видишь, дело посерьезнее. Повоюем... С сорок второго с тобой, ты ж у меня заговоренный, точно...

Танк отвечал Матвею неслышимо, без слов, будто улыбался. Мимо промчалась еще одна «тридцатьчетверка», пехота с брони что-то кричала, но из-за ветра и рева мотора слова смазались, оборвались. Танкист махнул рукой вслед, потом стащил с головы шлемофон и подставил этому ветру вспотевшую голову.

- Мы вынуждены сокращать штаты, поймите, - молодой чиновник нервничал, без нужды перекладывал на столе кожаные папки и дорогие ручки, - в условиях кризиса и упразднения ряда программ у нас не остается выхода. Это решение принято наверху...

Он голосом надавил на последнее слово и многозначительно, добавив во взгляд укоризны, посмотрел на директора музея, который молча слушал, постукивая пачкой папирос по столешнице. Эта пачка почему-то особенно раздражала чиновника. «Ископаемое какое-то, - зло подумал он, сохраняя на лице вежливое выражение. - Кругом курить бросают, или хотя бы на электронные сигареты переходят, а этот со своим «Беломором»...» Взгляд директора тоже сбивал и не давал сосредоточиться - упорный, не отпускающий, недобро-цепкий.

- Хорошо, - сказал директор и снова пристукнул папиросной пачкой по столу, - я понимаю, конечно. Программы, финансирование... Но, может быть, возможно сохранить эту должность?

Он подтолкнул к чиновнику лист бумаги. Не всматриваясь в напечатанные на принтере строки, тот покачал головой и снова улыбнулся - дежурно-дружелюбно.

- Поймите, Василий... Григорьевич, - он чуть запнулся, опять наткнувшись на колючий взгляд и от этого на секунду позабыв отчество, - это невозможно. Вашему... хм... смотрителю уже почти девяносто лет! Вы рассказывали, что он, якобы, «понимает технику лучше всех». Но это, простите...