Вадим Шарапов - Доля ангелов

- Архиважно... - бормотал Ленин, прищурившись, - классовая борьба...

Внезапно он уловил какой-то звук в приемной. Ноздри Владимира Ильича дрогнули, губы крепко сжались.

- Опять ходоки! - пробормотал он, проведя пальцами по рыжеватой бородке. Потом решительно встал, аккуратно снял потертый пиджак, оставшись в жилетной паре и высоко подвернув над ботинками отутюженные брюки. Сбоку в жилетной петле висели два коротких, остро заточенных трезубца. Ленин выдернул их из петли, хитроумно провернул между пальцами. Трезубцы с тихим шуршанием рассекали воздух.

Шум в приемной усилился, теперь уже можно было различить резкие выкрики, звон металла и странные царапающие звуки. Ленин секунду помедлил, потом напружинил мускулы и рывком распахнул обитую дерматином дверь кабинета.

Ходоки лезли в дверь, всей массой проламываясь через сверкающие круги защиты, которую, бешено вращая широкие мечи, пока что обеспечивал секретарь - китаец Ван Ли, надежный товарищ, порекомендованный Ленину Ионой Якиром. Секретарь действовал молниеносно и расчетливо, отшибая лезвиями тянущиеся к нему темные лапы, но ходоки напирали. Их было много - пожалуй, так много Ленину еще не доводилось видеть. И каждый раз, разглядывая их, Предсовнаркома невольно содрогался от отвращения. «Ходоками» этих тварей прозвали потому, что из-под обычного крестьянского армяка у них торчал целый пучок жестких, коленчатых, шишковатых ног вроде паучьих. Ноги масляно блестели хитином, и каждая заканчивалась острыми когтями. Ходоки ловко управлялись со своими конечностями, и могли запросто разрубить зазевавшемуся человеку горло. Похоже, именно это случилось и на этот раз - Владимир Ильич краем глаза заметил валявшийся в темной луже на входе труп латышского стрелка, густо перемазанный кровью.

Ван Ли сквозь зубы выругался по-китайски, когда коготь вспорол ему рукав шелкового халата. Медлить было некогда, и Ленин бросился вперед.

- Куда, хозяин! - выкрикнул секретарь, но Предсовнаркома не обратил на это внимания. Он уже весь был охвачен горячкой схватки. Трезубцы со звоном сталкивались с хитином, размалывали сочленения, из которых выплескивалась вязкая слизь, пробивали плоские черепа и тусклые выпуклые глаза ходоков. Стоя плечом к плечу с Ван Ли, Владимир Ильич действовал бездумно, точно автомат - сказывались годы тренировок.

Ходоки дрогнули. Те из них, кто был в приемной, кинулись обратно в двери, проламываясь через своих же, ожесточенно полосуя армяки когтями. Но тут загремели выстрелы - и по сухому щелканью затворных частей, по звону гильз Ленин узнал маузер.

- Дзержинский! - подмигнул он Ван Ли, ответившему коротким кивком. - Ну, батенька, теперь мы, как говорится, со щитом!

Маузер свирепствовал, разгрызая целые обоймы. Вскоре на пороге приемной выросла груда дергающихся в агонии тел, завалившая дверной проем едва ли не до потолка. Всадив трезубец в глаз последнему, слабо шевелившемуся ходоку, Ленин крикнул:

- Феликс Эдмундович! Как же это так ваше ведомство проворонило этих...? И охрана в Кремле архискверно работает!

- Разберемся, Владимир Ильич, - голос Дзержинского был как всегда бесстрастен, но тут же главный чекист выругался по-польски. - А, курва маць!

Грохнул одиночный выстрел.

- Все, - невозмутимо сказал Ван Ли и опустил мечи. Китайцу можно было верить, и Ленин расслабился, только сейчас удивленно заметив рваную дыру в жилете.

- Зацем туда лез? - укоризненно покачал головой секретарь. - Моя сам с ними законцил.

- Сам, Ван, сам, - рассмеялся Ленин. Груда паучьих тел в дверях на глазах ссыхалась, тонкие ноги звонко ломались, точно сухие ветки в буреломе. Вскоре от ходоков осталась лишь пустая чешуя, даже армяки мгновенно истлели, превратившись в густую бурую пыль. Стало видно Дзержинского, который, держа в руках кусок хитина, что-то сосредоточенно изучал.

- Судя по чешуе - эти из бывшей Тульской губернии, - сказал он, и сунул маузер в деревянную кобуру.

- Я думал, там всех повывели, - удивился Ленин. Потом он повернулся к секретарю и попросил:

- Товарищ Ван, нельзя ли чаю нам с Феликсом Эдмундовичем? И чтобы покрепче.

Когда на огород к старухе Агафье Щукиной повадился ползать молодой, средних размеров шай-хулуд, сначала никто даже и не заметил. Ну ворочается что-то между грядками, хрустит прошлогодней ботвой - мало ли, что такое? Может, Вертячий Корень, их тут полно. А то и вовсе Песочный Глаз - они любят устроиться на солнышке, валяться в горячем песке и вовсю пялиться на тебя своим глазищем в три футбольных мяча размером. Если их не пинать, они и вовсе вреда не причинят, даже не будут подрывать капустные кочаны, которые очень любят за внешнюю с собой схожесть.

Иное дело - шай-хулуд. Те, которые побольше, все на учете состоят, возить на работу шахтеров, да для военных целей: как траншеекопатели ШХФУ («шай-хулуд фортификационный усиленный»), постановщики минных заграждений ШХСС («шай-хулуд саперный средний») и все такое. Да и малых ШХМР («шай-хулуд малый растущий») тоже где попало разводить нельзя, иначе не успеет стриженая девка косу, как говорится, заплести, а они уже вымахают, что твой амбар.

И все-таки где-то военные не доглядели. В стране тогда творился бардак - засилье негуманоидов на рынках, на каждом телеканале сплошная реклама одноразовой загробной жизни и сексуальных услуг с реинкарнацией и без. То падение рубля ниже плинтуса, то бунт зомби-прядильщиц на ткацком комбинате в Иваново-2, закончившийся массовым поеданием готовой продукции. Куда уж там углядеть за одним мелким шай-хулудом. Вот и старуха Агафья не углядела.

Однажды утром, когда она вышла прополоть гряду с морковью, Агафья споткнулась, упала и сильно зашибла коленку. Оказалось, что через тропинку, ведущую к неполотой моркови, кто-то прокопал здоровенный ход, который под ногой-то и провалился. Сначала Агафья подумала на крота, но постучавшись к нему в нору, узнала, что крот уж неделю как хворает и вовсе из дома никуда не выходил. Цвет его шерсти был невеселым, а значит, крот не соврал.

Агафья призадумалась, потом махнула рукой и забыла - да к тому же, из города прикатила внучка, нежданная радость, и закрутила все вокруг себя кувырком.

Однако, через два дня ей поневоле пришлось вспомнить. Вечерком в гости к Агафье забежал Пашка Русаков, известный на деревне пропойца-золотые руки. То есть, в трезвом виде был он дуб дубом, невзрачный мужичонка, кривой на один глаз. Но чуть подпивши, становился совсем другим человеком - на двадцать сантиметров выше, мускулистым красавцем, так и сыпавшим цитатами из Марциана Капеллы, Сенеки и Марка Аврелия. К тому же, в подпитии он мог починить любой аппарат, только глянув на него. Вот Агафья и пригласила Пашку поглядеть свой старенький телевизор «Рубин», который вдруг стал показывать новости, забегая на месяц вперед. На дворе еще август, а по телевизору уже вовсю прогноз на октябрь, совсем странный курс доллара, и сериал недосмотренный уже закончился.