Нил Гейман - Сошедшие с небес

Мои сны были вещими. Но они ошибались.

Идя ко дну, я вижу неясные тени, они приближаются.

Я едва различаю их в темноте, и мне становится страшно, когда они подплывают ближе — с простреленными лицами, перерезанными глотками, многие без рук или ног, с заклеенными скотчем ртами. Целая толпа бледных покойников поднимается мне навстречу из зарослей келпа, их раны еще свежи, окровавленная одежда топорщится пузырями. Все они хотят причинить мне боль, как я им.

Они бросаются на меня, и я поднимаю голову и вижу мир, где мне никогда не было места; мир, который всегда отталкивал меня.

Море становится красным, и я, наконец, дома.

Грэм Мастертон родился в Эдинбурге, в Шотландии, там, где и разворачиваются события его рассказа «Доказательство существования ангелов». Свою карьеру автора страшных рассказов он начал в 1975 году, почти случайно. До тех самых пор, работая редактором сразу двух журналов, «Пентхауз» и «Форум», он прославился тем, что писал необычайно популярные пособия по сексу вроде «Как свести вашего мужчину с ума в постели». Когда этот рынок переполнился, он предложил издателям «Маниту», повесть о целителе-индейце, который возродился в наше время, чтобы отомстить. Впоследствии по книге был снят фильм с Тони Кертисом в главной роли.

За первой повестью последовало более ста романов и рассказов, многие из которых были адаптированы для телевидения и графических новелл. Среди его последних книг «Слепой ужас» (пятый, завершающий роман из серии о Маниту), «Дух огня», «Призрачная музыка», «Потомки» и «Дверь демона», новейшее из серии про Джима Рука.

Мастертон был первым западным автором страшных романов, которого напечатали в Польше, куда он сам и его жена, Виешка, часто ездят — в Варшаву, Познань и Вроцлав.

«Идею рассказа „Доказательство существования ангелов“ подбросил мне приятель, который работает на кафедре развития человека в Висконсинском университете в Мэдисоне, — вспоминает автор. — Его друг снимал на видео первые самостоятельные шаги маленьких детей и пришел к выводу, что они не могут делать это иначе, как при чьей-то невидимой поддержке. И этой поддержкой, этими невидимыми руками могли быть лишь руки неких незримых покровителей. Иначе говоря, ангелов».

Она полюбила ребенка страстной сестринской любовью еще до рождения и назвала Алисой. Мать разрешала ей прикладывать ухо к животу и слушать, как бьется внутри его сердечко, а иногда она даже чувствовала, как волновался живот, когда он ворочался внутри. На деньги, которые подарили ей родители к тринадцатому дню рождения, она купила малышу у Дженнера маленькое клетчатое платьице с кружевным воротничком, которое спрятала, чтобы подарить ему в тот день, когда он появится на свет.

Она была уверена в том, что он будет девочкой, и уже представляла, как станет учить Алису ее первым балетным па; и как они вместе будут танцевать начальные сцены из La Fille Mai Gardee, на радость маме и папе. А еще она мечтала, как зимними утрами будет водить Алису на прогулки на Замковый Холм, где незнакомые прохожие будут останавливаться и ворковать с ней, принимая Джилли за мать Алисы, а не за старшую сестру.

Но вот однажды январским утром она услышала, как вскрикнула мать; и сразу же началась беготня вверх и вниз по лестнице. А потом папа повез ее в клинику на Морнингсайд, и хлопья снега облепили их, как рой белых пчел, постепенно скрыв из вида.

День она провела у миссис Макфейл, которая приходила к ним убираться, в ее чистом холодном домике на Ранкиллор-стрит, где громко тикали часы и сильно пахло лавандовой полиролью. Миссис Макфейл была крохотной и неприятной и все время по-цыплячьи дергала головой. В обед она поставила перед Джилли порцию какой-то серой еды, с луком, и, дергаясь, смотрела, как девочка с несчастным видом ковырялась в тарелке, а на подоконнике в это время рос сугроб.

На заднем дворе миссис Макфейл стояла, чуть накренившись, вращающаяся сушилка для белья, теперь тоже нагруженная снегом. Она напомнила Джилли серафима с простертыми крылами; пока она смотрела, солнце вдруг выглянуло из-за туч, и серафим засиял, ослепительный и величавый, и в то же время скорбный, ведь он был привязан к земле, а значит, не мог надеяться подняться на Небо.

— Есть-то будешь, или как? — спросила миссис Макфейл. На ней был бежевый свитер, весь в катышках шерсти, и коричневый берет, хотя она никуда не собиралась. Ее лицо напомнило Джилли тарелку холодной овсянки, с пенками, в которую кто-то воткнул две изюмины вместо глаз и ложкой нарисовал рот уголками вниз.

— Простите, миссис Макфейл. Наверное, я еще не проголодалась.

— Хорошая еда пропадает. Это же лучшая баранина, с ячменем.

— Простите, — повторила она.

Но вдруг, неожиданно, неприятная миссис Макфейл улыбнулась ей и сказала:

— Ничего, не страшно, дорогая. Младенцы-то ведь не каждый день рождаются, правда? Кто это, по-твоему, будет? Мальчик или девочка?

Мысль о том, что это может оказаться мальчик, никогда не приходила Джилли в голову.

— Мы назовем ее Алисой, — сказала она.

— А если это он?

Джилли положила вилку. Поверхность ее рагу покрывалась маленькими шариками жира. Но затошнило ее совсем не от этого. А от внезапной мысли о том, что ее мать, возможно, прячет в своем животе брата вместо сестры. Брата! Сына и наследника! Разве не о нем вечно твердила бабушка, когда они приезжали к ней в гости? «Какая жалость, что у тебя нет сына и наследника, Дональд, который носил бы имя твоего отца».

Сын и наследник не захочет учить балетные па. Он не захочет играть с ее кукольным домом, который она заботливо принесла с чердака, перестелила в нем коврики, поставила обеденный стол и три тарелочки с пластмассовой яичницей и сосисками.

Она так долго копила на то клетчатое платьице. А что, если и в самом деле родится мальчик? Она даже раскраснелась от досады на собственную глупость.

— Уж не температура ли у тебя, детонька? — забеспокоилась миссис Макфейл. — Не хочешь есть, и не надо. Я потом твою порцию подогрею. Яблочного пудинга хочешь?

Джилли мотнула головой.

— Нет, спасибо, — прошептала она и попыталась улыбнуться. За окном солнце опять скрылось, небо помрачнело; но сушка для белья стала еще больше похожа на потерпевшего крушение ангела. Мысль о том, что он простоит там всю ночь, никому не нужный, никем не любимый, не в силах взлететь, показалась ей непереносимой.

— Давай-ка телевизор включим, — сказала миссис Макфейл. — А то, чего доброго, «Главную дорогу» пропустим. Не о чем и с соседками поболтать завтра будет.

Они сели на неуклюжий коричневый диван и стали смотреть шоу по расплывчатому, взятому напрокат телевизору. Но Джилли то и дело оглядывалась через плечо на серафима во дворе, наблюдая, как его крылья становятся тем больше и мощнее, чем быстрее падает снег. Может быть, он и взлетит, в конце концов.