Макс Аврелий - Моленсоух. История одной индивидуации

– Будешь знать, как трахаться в пять лет с проститутками… Ну-ка, дай сюда.

С этими словами Олег схватил мою руку. Я взвыл от боли. Не обращая внимания на мои крики, он обхватил своей ручищей кисть моей правой руки. В следующую секунду я словно ослеп, а когда через пару секунд прозрел, гвоздь был у Олега в руке.

Кровь из пальца текла ручьем. Мне стало плохо, и я сказал:

– Всё, дома меня убьют…

– Да ладно не ной, дадут пару раз по башке и всё.

Олег не знал, что меня не бьют дома по голове. Но лучше бы били, думал я, какой-то нечеловеческий страх охватил всё моё существо. Может от ручья крови из пальца, может от потрясения, которое я пережил с Сашей и потом этот резкий облом, не знаю… Но Олег смеялся.

– Успокойся, маменькина деточка… он оторвал полу своей красной рубахи и стал высовывать свой член. Я ничего не понимал, сил анализировать происходящее у меня не хватило. Я только помню, что удивился, что его орудие так отличается от моего. Олег от души помочился на мою рану, обмотав её тряпкой, в которую упеленал чуть ли не всю руку.

– Теперь, беги домой… А я тут кое-что ещё должен сделать.

Несмотря на свое состояние, меня очень удивило, что Олег собирается что-то здесь делать, хотя от горящего мусора было довольно светло, но ведь началась ночь, солнце уже зашло.

– Беги-беги, я тут кое-что оставлю в память о том, что с тобой сегодня произошло.

– Зачем?

Олег посмотрел на меня и злорадно ухмыльнулся.

– Да я не о том, что ты Сашку писькой истыкал… Тоже конечно дело. Но-о-о… есть кое-что поважнее. Слово-то не воробей, вылетит – не поймаешь.

Я вспомнил бред, который нёс, когда как говорил Олег, писькой Сашку истыкивал. Помню это ощущение, когда Олег, торжествуя, смотрел на меня, зная или думая, что мне стыдно. Но я испытывал что-то другое. Назвать это чувство гадким? Не знаю, может быть, но мне впервые было так плохо не физически, а где-то внутри и всё же не в теле. Я тогда ещё не знал, что это за чувство, но в любом случае это касалось души, и об этом я тоже тогда ничего не знал. Однако казалось, что-то, что произошло с моим сознанием, моим внутренним миром на Скоторезне, теперь как будто усилилось, или правильнее сказать, – зафиксировалось. И сейчас мне кажется, что тогда я понял, что это то, то о чём невозможно забыть на совсем. То, что вспомнишь и испытаешь снова… Как в первый раз.

– Ты что, подслушивал? – спросил я, потому, что надо было как будто что-то спросить, чтоб хотя бы показать, что я не наложил в штаны и могу ещё разговаривать.

– Я не подслушивал, а слушал… – покачивая головой, спокойно с едва уловимой ухмылкой сказал Олег.

– Ты всё время здесь что ли был?

– Хы… А то? У, меня блин работа такая Максик…

– Какая? спросил я, не зная в общем наверняка, о чём и зачем я спрашиваю.

– Поймешь потом, но ты молодец… Придёт время, и ты вспомнишь кое-что, а пока должен забыть. Поэтому тебе гвоздь в палец и загнали… Я тебе сейчас тут кое-что напишу, потом прочитаешь.

– Когда?

– Когда из дома выпустят, всё, беги, пошел-пошел!

Лицо Олега стало страшным. Таким я видел его только один раз, на Скоторезне. Я со всех ног полетел домой. А дома Бабушка два раза ударила меня по голове, это было в первый и последний раз, когда она подняла на меня руку. Я помню её глаза, я никогда не видел их такими. Я вообще не видел, чтоб кто-то так на кого-то смотрел, тем более на меня, тем более моя Бабушка!

Не знаю, как правильно это описать… Ведь, если видишь что-то необычное и не веришь своим же глазам, отказываешься верить в очевидное лишь потому, что это непривычно, то как поверить в невероятное, если оно к тому же ещё и не очевидно?… Другое дело, если читаешь астропрогноз или какие-то оккультные книги: здесь человек должен поверить, чтобы получить что-то или уберечься, то есть его толкает к этому необходимость. Однако, как всё чаще и чаще намекают люди таких важных профессий, как учёные и теологи, сверхъестественное – это такое же естественное, как и всё, что происходит в этом ограниченном лишь нашим сознанием мире. Просто все эти вещи, как правило, связаны с неприятными эмоциями: испугом, потрясением, растерянностью и т. д. Поэтому заранее мы уже настроены к восприятию иного, как к каким-то негативным переживаниям. А если что-то грозит нам плохими переживаниями, то лучше с этим не иметь дела.

Теперь кто-то нам рассказывает про то, как его изнасиловали инопланетяне. Конечно, он лжет или шутит, или почему-то не хочет от этого вылечиться. В наше время, конечно, никому не повредит встреча с хорошим психиатром. И я не стал бы возражать против такой встречи, только вот где их искать? Зигмундов на всех не напасешься, а уж Карлов [12] Если вы знаете фамилию Зигмунда, то уж конечно и с Карлом разберетесь. и подавно. Однако я наблюдал всего лишь самое настоящее испарение самого настоящего, хоть и очень необычного, ребенка… Как бы там ни было, Олег испарился, и я хочу рассказать об этом, и кое, о чем еще в этой главе.

ЕМ: 24. Conrad Schnitzler «02» (Convex).

Я уже говорил и, наверное, не раз (повторение таки мать учения), что мое раннее детство прошло в индустриальном районе периода ударных пятилеток, где из-за обилия различных объектов апокалипсического значения, таких как, например, железнодорожное депо, электростанция, дистанция, цементный завод и т. д., дети должны были вырасти мутантами, что, возможно, отчасти и произошло. И на этом районе, и на мутациях мы еще более подробно остановимся на страницах этой книги. Хочу лишь сказать, что эти объекты лично для меня имели невероятно притягательную силу, просто магнитили, и со временем все эти гигантские сооружения, наслоения бетона, металла, проводов и кабелей, специфических запасов и смуглых недоброжелательных людей, стали одной из составляющих моего мира, который с определённой долей юмора можно назвать внутренним.

Во время первых двух лет, нашей специальной дружбы с Олегом мы побывали везде, где только можно было, но чаще, наверное, нельзя.

После вечернего гвоздя в пальце, из дома меня отпустили аж через неделю, когда рана на пальце зажила. Вообще Бабушка сказала, что я буду наказан весь месяц, пока не приедет мама. Это было ее распоряжение, которое она сделала по телефону. Когда я спросил «за что?», Бабушка объяснила мамиными словами: за то, что ухожу из дома неизвестно куда и пропадаю до ночи, занимаюсь гадостями и еще прихожу искалеченным. Откуда она знала про гадости, знала ли вообще, или, как говорили в моем недалеком будущем, «брала на понт»? Это мне было неизвестно, но я точно знал, что на душе у Бабушки было муторно из-за того, что она поколотила такого маленького «дурачка-чудачка», выражаясь ее словами, как я. Теперь сердобольная Бабушка, конечно, захочет загладить свою вину перед несчастным ребенком, думал я, надо только подождать. Ждать долго не пришлось, и как-то раз, когда Радик и Кира смотрели телевизор (теперь родители забирали с собой Элю), а я тоскливо смотрел в окно, Бабушка подошла и нежно, мимолетно коснулась моей головы. Я обернулся. На лице Бабушки была таинственная мудрая и грустная улыбка, которая словно говорила «Я ведь все знаю, Максим… Но ты иди, наверное, тебе очень уж нужно…» Она стояла рядом, сложив руки, и смотрела на меня, а входная дверь была приоткрыта. Выходя со двора, я решил, что спокойно пройду метров десять до угольного сарая, пока Бабушка видит меня из окна, а там рвану в детсад, чтобы посмотреть, что мне там оставил мой загадочный друг. Но друг видимо только этого и ждал. Сразу когда я оказался за угольным сараем, над моим ухом раздалось знакомое жужжание. Точнее на этот раз это было стрекотание, но с элементом жужжания и с легким эффектом реверса. Наверное, что-то серьезное, мелькнуло тогда у меня в голове…