Елена Гостева - Стрекозка встает на крыло

Видали ль вы кавалерийские атаки? Поверьте: это впечатляюще, грандиозно, незабываемо! Когда целый полк сплочёнными рядами несётся вперёд, за ним – второй, громогласное «ура!» предваряет их стремительное движение, сверкают обнажённые сабли или отточенные наконечники длинных пик, с блеском оружия в лучах яркого солнца соревнуются начищенные пуговицы с гербами и кокарды с орлами на киверах – это выглядит со всех сторон восхитительно, превосходно! А вот эскадроны расступаются, пропуская вперёд конную артиллерию, и артиллеристы, бегом установив орудия, производят выстрелы. Грохот, дым, мишени превращены в прах! Затем эскадроны снова устремляются вперёд, готовые сокрушить всё, что встанет на их пути. Непередаваемое зрелище! Недаром местная публика стала съезжаться на учения, словно на представления театральной труппы: дамы и господа, а также праздные холопы занимают близлежащие холмы, откуда видна вся равнина, и любуются, оценивают, спорят меж собой: все в две недели стали знатоками тактики и стратегии кавалерийского боя.

Самым придирчивым критиком выступал полковник французской армии, местный помещик, что в 1812 году собрал своих дворовых и отправился на помощь французам, за что сразу же получил от Наполеона чин полковника. Никогда не служивший в армии, но как и все граждане Российской империи при вступлении на престол императора Александра приносивший присягу, он получил высокий чин лишь за измену ей и навряд ли успел хорошо освоить военное дело. Каким опытом он обзавёлся? Грабежа Москвы да бегства до Парижа. Однако слова эти «французский полковник» магнетизировали местную публику, дамы взирали на него с подобострастием. Подобных «героев» средь польских дворян было не так уж и мало, к счастью, здесь перед русскими предстал только один. Милостивый император Александр I простил всех поляков, воевавших на стороне французов, и пан вернулся домой с горсткой слуг, оставшихся от его «полка». Ни конфискации имения, никаких других взысканий не последовало, и пан горделиво поглядывал на русских офицеров, не упускал случая подчёркнуть, что он – полковник французской армии, а не российской. Вот он-то и объявлял во всеуслышание, что, мол, сомкнутость строя не та, разворот произведён неправильно, пики нужно держать иным способом, после дамы передавали его мнение русским офицерам и недоумевали, отчего ж те не прислушиваются к ценным советам. Ротмистр Эсс, чудак, взялся подробно разбирать предложения полковника и указывать на его ошибки: добился лишь того, что его самого стали игнорировать.

А главным врагом улан при учениях была жара, донимавшая тем сильнее, что не дозволялось, дабы не нарушать устав, даже верхнюю пуговицу колета расстегнуть. Немного спасал встречный ветер, рождающийся при быстрой езде, он сдувал струи пота со щёк и проникал за ворот, однако при скачках возникала другая опасность – потерять кивер, держащийся на тонком ремешке. Ремешки рвались, и после каждой атаки один-два кавалериста отправлялись назад, чтоб собрать потерянные головные уборы, хорошо, если на кивер ни одна лошадь ещё наступить не успела.

Уланские кивера отличаются от киверов прочих родов войск причудливо изогнутой формой в виде рюмки на подставке и четырехугольным верхом. Как славно смотрится улан в таком головном уборе! Однако красивые кивера, прикрывавшие одну макушку, сколь красивы, столь и неудобны: весящие по пять фунтов, не спасающие ни от дождя, ни от ветра, ни от жары, ни от холода, они как будто бы взяты напрокат из пыточных камер. Но Устав предписывает носить их повсеместно, только, занимаясь хозяйственными работами, например, ухаживая за конём, дозволяется надевать лёгонькую шапку фуражира. А на Кавказе армия почти поголовно уже перешла на фуражки, вспоминая о киверах только во время смотров и парадов. И одерживает победу за победой над армией иранского шаха!

Конечно, при реальном бое зрители бы исчезли, и кавалеристам трудно было бы соблюдать ровность рядов и опрятность мундиров. Но кому хочется вспоминать об этом теперь, на учениях, в виду обожаемых дам? Зной – это не пули и не ядра неприятельские, издалека мокрые подмышки и пот на лбу да за воротом не видны, публика в восторге. Почти экзальтированная восторженность, с которой уланы и местные дворяне приветствовали друг друга в начале знакомства, понемногу выветривалась. Между офицерами и местным обществом то там, то тут случались некие недопонимания, недоразумения, охлаждавшие пылкую радость. При близком общении выяснялось, что и уланы не все бравы и удалы, и панночки не все очаровательны, да и характеры не у всех золотые. Однако что значили эти казусы, мелкие разочарования в сравнении с тем, что офицеры принесли в томно-ленивую провинциальную жизнь молодой боевой задор и оживили, разнообразили её?! А разве могли уланы держать обиды на дам? Кому ещё и быть капризными, как не сим милым прелестным созданиям? Перовое очарование спало, но совместные развлечения – как же без них? – они, конечно же, продолжались.

К числу зрителей присоединились и Старжинская со своими дочерьми. При встречах мадам кивала издалека, сухо улыбалась старым знакомым, не изъявляя желания побеседовать. Телятьев отвечал тем же. Брюховецкий всё порывался поговорить с мадемуазель Эмили, однако девица отворачивалась: возле неё неотступно торчал пан Казимир. «О, женщины! Вам имя – вероломство!» – негромко бубнил отвергнутый кавалер. Колбяков, если бывал поблизости, советовал не впадать в уныние. «Какое уныние? Я весел!» – зло скалился ротмистр.

Кое-кому из офицеров несказанно везло: у них завязывались романы. Самый большой успех у дам имел командир Харьковского полка, Анреп Иосиф Романович, граф из древнего остзейского рода. Ему шёл тридцатый год, он был восхитительно хорош собой, и что самое важное, пока ещё холост. То есть, по всем меркам – жених, за которым стоило охотиться!

В одно утро, когда полк следовал к месту учений, возле дороги Телятьев увидел цыгана Ило, который издали махал ему. Подъехал и услышал давно ожидаемое:

– Нашёл я тебе коня, поручик.

– Где? Какого?

– Один пан двух жеребцов продаёт: один лучше другого! Дорого просит, зато кони – загляденье! Серый в яблоках – на него сядешь: царевны-королевны будут с завистью оглядываться. Только тебе лучше гнедого брать. Не такой заметный, зато можно целый день скакать, и не устанет, не вспотеет, нигде не подведёт. Арабский: резвый, крепкий…