Исаак Мостов - Дорога к крылышкам. Как новый репатриант стал израильским лётчиком

Моя учеба в 11-м классе гимназии меня не напрягала. Довольно быстро я понял, что то, что я уже изучал в 9-м классе рижской школы по математике, физике и химии, в Иерусалимской гимназии ещё не проходили… От общих уроков по языку, литературе, Библии, которые, конечно же, проводились на полноценном иврите, я, как и другие «олим» наших 11-х классов, был освобождён. Вместо этого для всех «олим» были особые уроки «на упрощённом иврите», которые нас готовили к выпускным экзаменам по этим темам по специальной программе для новых репатриантов. Также потому, что по этой же программе русский язык считался иностранным, наравне с английским, а мой уровень знаний английского языка, который считался очень даже хорошим в моей рижской школе, оказался очень низким в Иерусалиме – настолько низким, что, по мнению учителей, шансов успешно сдать выпускные экзамены по английскому языку у меня не было, я был освобождён от общих уроков английского языка. Так что я мог вполне официально отсутствовать на половине уроков моих одноклассников… Но, так как выходить за пределы школы во время уроков было запрещено, а в холодных коридорах школы делать было нечего, я предпочитал оставаться в классе даже на уроках, от которых я был освобождён. Наблюдая уголком глаза и краем уха за происходящим, развалившись насколько можно комфортно за своей партой в последнем ряду класса, я открывал книги на русском, которые я доставал у друзей – своих и родителей, – и погружался в иной мир… Настолько мне нравилось читать, что я продолжал это делать даже на уроках математики и физики, иногда поднимая голову и видя, что класс ещё меня не догнал… Когда какой-то неопытный учитель ловил меня с открытой книгой под партой, я, делая серьёзное лицо, заявлял, что готовлюсь к экзамену по русскому языку, и весь класс громко хохотал над сконфуженным учителем… Математичка и физичка пытались было пристыдить меня за занятие другими темами на их уроках. Они пытались задавать мне какие-то вопросы или вызывать к доске, но после того как я навскидку давал правильные ответы, а у доски выписывал им формулы, которые класс ещё не проходил, то и они быстро оставили меня в покое. Единственные уроки, на которых я откладывал книги на русском, были уроки английского языка – оказалось, что я понимал на этих уроках больше, чем думали, да и учитель был неординарно хорош, и здесь я впервые познакомился с Шекспиром на его родном языке…

Так я проводил время до конца учебного года… Мои одноклассники стали более дружелюбны, чем вначале, но для них мы, новые репатрианты, были скорее предметом любопытства, чем объектом дружбы… Подавляющее большинство из них было выходцами из семей высшего израильского истеблишмента. Они знали друг друга уже много лет и нас, новых для них людей, с трудом говорящих на иврите, выходцев из другой культуры, в свой круг они принимали медленно и с трудом. Такое отношение было ко всем новым репатриантам, которые «понаехали» за последние 5 лет – из Румынии, Аргентины, Советского Союза и даже США, хотя к последним отношение было наиболее дружелюбным…

На летних каникулах мэрия организовала дополнительное обучение для новых репатриантов, задачей которого было повышение уровня владения ивритом. Но я туда не пошёл… А пошёл я работать учеником автомеханика в гараж, который обслуживал «Кармель-Дукасы» – машины израильского производства с пластиковым кузовом. На заработанное я смог купить себе джинсовый костюм и оплатить 10 уроков вождения в автошколе, а к концу осени я успешно сдал на права, с первого раза…

С началом учебного года, после выговоров за то, что я не участвовал в летних ивритских курсах, я взялся за учёбу более серьёзно и уже полностью вписался в уроки математики и физики. В конце года нас ждали выпускные экзамены, и к ним надо было готовиться… Результаты выпускных были важны для определения будущего пути – университет или армия…

Однако Война Судного дня, разразившаяся месяц спустя, изменила распорядок жизни и приоритеты страны. Мои тоже. Во время войны мы, молодёжь 11-х и 12-х классов, пытались помочь чем могли, но нас посылали обратно на школьную скамью, дожидаться, пока призовут… После войны вопрос о будущем стоял просто – призваться в ЦАХАЛ 4 4 Название на иврите Армии обороны Израиля , и как можно быстрее.

Надо заметить, что призыв в армию для израильских подростков знаменателен не только фактом будущего служения Родине, но также процессом отбора и выбора родов войск и воинских профессий будущей службы. За полгода до выпускных экзаменов мои одноклассники начали получать повестки из военкомата, в которых они приглашались пройти определённые проверки в элитные подразделения ЦАХАЛа – в Лётную школу, Школу морских офицеров, ВДВ, разведку, Школу программистов и другие. Ребята, получившие такие повестки, а тем паче успешно прошедшие спецэкзамены и проверки, ходили гоголем, овеянные ореолом элитных подразделений, где надеялись служить. Это выделяло их из толпы сверстников и являлось предметом почитания со стороны одноклассниц и зависти одноклассников. Новые репатрианты повесток-приглашений не получали и даже не надеялись на них. Было ясно, что по разным причинам, а особенно из-за проблем с ивритом и ментальностью, нам элитные подразделения и школы офицеров в ближайшем будущем не светят… Я был полностью готов служить простым солдатом, желательно в бронетанковых войсках (всегда любил машины…), надеясь после пары лет срочной службы попасть в офицерскую школу. И нередко можно было услышать от моих товарищей по классу, что парень-то я неплохой, и что когда они будут командирами (танков, расчётов, и т.п.), то будут готовы принять меня в свою команду…

Утром 25 июля 1974 года, всего через две недели после последнего выпускного экзамена, я явился в призывной пункт военкомата города Иерусалима. Отец отвёз меня туда на машине – было видно, что весь этот процесс даётся ему нелегко. Собственные воспоминания о его армейской службе в рядах Советской Армии менее чем 20 лет назад наводили его на мутные мысли о том, как его «цыплёнок» там справится, и никакие объяснения, что ЦАХАЛ это не Советская Армия, его не успокаивали.

Мама вообще была не в состоянии выдержать сцены проводов в армию, и было решено, что с ней мы простимся дома, а на призывной пункт она не поедет. Прощание дома, конечно, не обошлось без слёз – у мамы были свои воспоминания об армейской службе отца, когда его призвали на 3 года, оставив её, беременную мной, предоставив за время службы всего один отпуск – на похороны отца, моего деда.

Около Иерусалимского военкомата отец обнял меня и прошептал непривычным для меня, сдавленным и немного дрожащим от волнения голосом: «Береги себя, сынок! И не забудь позвонить!» Я, не привыкший получать от него никаких телячьих нежностей, ответил: «О'кей! О'кей!» – и немного грубовато, но решительно вырвался из его объятий. Я уже взрослый парень, призываюсь в армию – «обнимашки и целовашки» с папой как-то не вписывались в ситуацию, как я её видел… Да и нечего сырость здесь разводить – ведь не этому он сам меня учил последние 15 лет… И чётким шагом, немного рисуясь перед отцом, я направился в сторону военкомата.