Александр Альшевский - На заре самурайской вольницы

Проходит без малого четыреста лет и Синдзэй отменяет негласный мораторий на смертную казнь. Именно он заставил всех вспомнить о Кусуко и ее брате. Именно он дал понять недругам императора, что их ждет, если они забудут старину и попытаются силой реализовать свои замыслы. Всем своим нутром Синдзэй предчувствовал приближение страшных потрясений, по сравнению с которыми бойня в Сиракаве покажется пустяком, недостойным внимания. Наступала эпоха воинов. Эпоха передела власти и земли. Эти Гэндзи обязательно сцепятся с Хэйкэ и прольется поток крови, в котором утонут многие, кичащиеся ныне авторитетом и родовитостью. Сам Синдзэй, что вполне вероятно, мог оказаться среди них. Только уничтожив одних и оперевшись на других еще можно было сохранить влияние императорского двора, а также покой в стране, но самое главное – удержаться при власти. Синдзэй давно решил сделать ставку на главу дома Хэйкэ – Киёмори. Гэндзи ждет незавидная судьба: сначала раскол, потом уничтожение и полное забвение. И делать это надо как можно быстрее… и аккуратнее. Все должно происходить по закону.

«Я просто не знаю, как и быть, Киёмори-доно», вкрадчивый голос Синдзэя словно убаюкивал собеседника. «Со всех сторон меня обливают грязью, обвиняя в неоправданной жестокости. Послушать плебс на улицах, так я изверг какой-то. А мне, на самом деле, не по себе от происходящего. И что, отступит, выказать снисходительность к врагам? Но их еще ой как много. Прикинулись овечками, льют слезы оправдания, мол, бесы попутали. И как с ними прикажите поступить?». С этими словами Синдзэй уставился прямо в глаза Киёмори. Все уже знали, что в Рокухару заявился Тайра Тадамаса и смиренно дожидается своей участи. «Я знаю, как надо поступить, положитесь на меня», не отводя глаз, ответил Киёмори. «Люди с оружием в руках выступившие против императора, не заслуживают пощады. Я самолично выполню свой долг. И пусть в этом никто не сомневается!». Лицо Синдзэя озарила снисходительная улыбка. «Я и не сомневался, что ты именно так и поступишь», думал он, глядя в след удаляющемуся Киёмори. «Убив дядю и его сыновей, ты окончательно утвердишься как глава дома Хэйкэ. Но самое главное – этим поступком ты утихомиришь Минамото Ёситомо, который все еще надеется спасти жизнь отца и братьев».

Тадамори, отец Киёмори, не ладил с младшим братом, Тадамасой, который вел себя так, словно хотел забыть свои самурайские корни. Он во всем старался подражать аристократам. Его лицо всегда покрывал толстый слой пудры. Братья часто и серьезно спорили, порой на глазах Киёмори. Тадамаса буквально вскипал, забывая про аристократизм, если племянник терял выдержку и хоть чем-то проявлял негативное отношение к дяде. Киёмори отлично помнил слова Тадамасы накануне смуты, когда тому не удалось уговорить его выступить на стороне экс-императора Сутоку: «По воле старшего брата ты унаследовал и владения дома Хэйкэ и семейные реликвии – доспехи под названием Каракава и длинный меч Когарасу. Видно, так угодно было небу. Но я еще кое-что значу в этом мире. Очень переменчивом мире…». Именно в этот момент Киёмори осознал, случись что, рука у Тадамасы не дрогнет.

На следующий день после разговора с Синдзэем Киёмори лично отрубил голову Тадамасе и трем его сыновьям недалеко от усадьбы Рокухара. Там же нашли смерть и три внука Тадамасы. Когда слухи об этом достигли усадьбы Рокудзё Хорикавы, ее хозяин, Ёситомо, сразу понял, на что его вынуждают. Пример, поданный Киёмори, не оставлял Тамэёси ни малейшего шанса, хотя тот, став монахом, продолжал надеяться на чудо. «Сын не отважится на такое», успокаивал себя Тамэёси. «Казнить престарелого монаха… Вряд ли. Наверняка есть какой-нибудь выход». Но любой «выход» делал из Ёситомо личного врага императора. Он станет изгоем и запятнает позором свой род. И тогда прощай мечты о прекращении кровавых раздоров внутри клана Гэндзи из Кавати, да и об укреплении позиции в Тогоку придется забыть. С другой стороны, смерть отца и братьев, несмотря на всю бесчеловечность этого поступка, устраняла конкурентов, превращая семью Ёситомо в главную линию Гэндзи из Кавати. Политическая целесообразность оказалась весомее родственных чувств: вблизи Фунаокаямы Ёситомо собственной рукой лишает жизни Тамэёси и пяти его сыновей. Освещаемая факелами голова Тамэёси хорошо виднелась с галереи усадьбы Хигаси Сандзёдоно, на которой стояли Фудзивара Синдзэй, Тайра Киёмори и Минамото Ёситомо.

Казалось, на этом кровопролитие закончится, однако стало известно, что в Рокудзё Хорикаве проживают малолетние дети Тамэёси. Ёситомо срочно вызвали во дворец и передали волеизъявление императора: все четверо мальчиков, старшему из которых едва минуло тринадцать лет, а младшему – семь, должны быть казнены. Головы казненных детей захоронили рядом с могилой отца. Их несчастная мать утопилась в реке Кацурагава. Злые языки в столице болтали, что резню эту устроил сам Ёситомо! Якобы выполнял вассальский долг перед императором, а на самом деле беспокоился совсем о другом. Дети Тамэёси от официальной жены, Кита но каты, могли оспорить главенство Ёситомо в доме Гэндзи. Так или иначе, но в дальнейшем «на всякий случай» схватили и обезглавили всех детей мужского пола наложниц Тамэёси, которых у него было великое множество. Для глубоко набожного Киёмори подобная жестокость по отношению к детям явилась сильным эмоциональным потрясением. Долго живя в столице, он уже начинал забывать старые самурайские традиции. Неужели и его детей могла ждать подобная участь? Киёмори не сомневался, что не все еще закончилось. Настоящая смута – впереди. Может быть именно тогда он зарекся казнить детей врага в надежде, что сия судьба минует его собственных. Боги будут милостивы к нему за это милосердие.

Из огромного потомства Тамэёси уцелеть удалось немногим. Последним схватили Тамэтомо. Восхищенный удалью и мужеством этого человека император Госиракава, тайно наблюдавший за его допросом, приказывает сохранить ему жизнь. Перерезав сухожилия на руках, чтобы Тамэтомо не смог использовать свой громадный лук, его ссылают на остров Осима архипелага Идзу. Там он чудесным образом исцелился и продолжил буйствовать. Окруженный правительственными войсками Тамэтомо совершает самоубийство.

Главными героями смуты Хогэн предстали самураи, правда, воевали они не за себя, не за свои интересы, а по воле императора. «У меня нет большей радости, чем по приказу императора вступить в бой с его врагами», как-то воскликнул Минамото Ёситомо. Самураи стали дубинкой в руках императорского двора, однако после смуты Хогэн столичные аристократы четко осознали, что без такой дубинки они уже не смогут править страной, да и сами самураи уверовали в мощь своего оружия. В последствии Дзиэн, сын кампаку Фудзивара Тадамити и главный настоятель буддийской секты «Тэндай», отметит в своем историческом пронизанном эсхатологическими настроениями трактате «Гукансё», что после смуты Хогэн наступила эпоха правления воинов. Другими словами, эта смута ознаменовала конец абсолютной власти аристократов и открыла дверь в мир самурайской вольницы, первыми в которую вошли Минамото Ёситомо и Тайра Киёмори, вожди кланов Гэндзи и Хэйси. Они выступили на стороне императора Госиракавы и сражались вместе против общего противника, но минуют всего лишь три года и бывшие союзники пойдут друг на друга.