Любовь Паршина - Сильфиды, виллисы и прочая нежить. [История чёрного серебра]

В конце недели в гримерную к Делии подселили новую молоденькую балерину.

Прима вернулась, новых ролей Делии не предлагали. Вновь она была в первом ряду кордебалета.

Делия хотела перемолвиться словечком с милашкой Жюлем – из праздного любопытства – но узнала, что он слег с лихорадкой.

Устав ждать козыря от жизни, Делия отправилась к Мадлен, одевшись, как гувернантка и не накрасившись, чтобы та в полной мере ощутила глубину ее страдания.

Этот ход сработал безукоризненно – Мадлен, разбиравшая в гостиной корреспонденцию за чашечкой кофе, всерьез встревожилась за подругу.

– Милая, что с тобой случилось? Садись, скорее! Матильда, принеси еще кофе и пирожных. Что такое, Делия? Тебе нездоровится? У тебя неприятности?

Они устроились в малой гостиной, обильно украшенной лепниной и сверкающей атласом стен.

Делия вздохнула, словно старалась успокоиться.

– На меня будто навели цыганское проклятье. Все было так чудно, так хорошо, а теперь все рушится, ускользает сквозь пальцы… – к концу фразы голос ее и в самом деле дрогнул.

Мадлен закивала. По глазам ее было видно, что она жаждала подробностей, но ей пришлось ждать почти минуту, пока мадемуазель Бланш нальет Делии кофе.

– Благодарю, – прошептала Делия и отпила глоток. – Все началось с того вечера, с разговора с чертовой итальянкой.

– О, так ты с ней говорила? А мне не рассказала!

– Потому что это был ужасный разговор. Ты бы только слышала, что и как она говорила. Это не женщина, а какое-то чудовище! Она действительно была замужем?

– Кажется, да. Этот пудовый медальон у нее на шее – слышала, это что-то в память о муже.

– Не удивлюсь, если там у нее мышьяк, а мужа она отравила.

Мадлен залилась смехом.

– Как забавно, дорогая! Надо будет непременно рассказать на одном из вечеров. Кстати, ты собираешься быть у меня в следующую пятницу?

– Не знаю, право. Я сама не своя. И Анри – так холоден…

– Холоден?

– Да… – Делия действительно хотела поделиться с подругой своим главным женским горем, но тут что-то словно предостерегающе кольнуло в глубине души. – Понимаешь, обычно он был очень пылок. А теперь все стало так, словно мы женаты. Хотя, чему я удивляюсь? Мы не первый год вместе и так привыкли друг к другу. Может, так и должно быть, а я зря терзаю себя пустыми сомнениями? Как ты думаешь, дорогая?

Пока Мадлен, сдержанно кивнув, думала, что ответить на эту «жалобу», Делия отправила в рот крохотное бисквитное пирожное и отхлебнула еще кофе, который теперь показался ей свежее и горячее прежнего. Одному Богу известно, какими окольными путями прошла в эту долгую минуту мысль Мадлен Альбер, но следующим, что она произнесла, было:

– Ты знаешь, что ей пятьдесят лет?

– Кому?

– Кьяре Безаччо.

– Что за чушь, дорогая?

– Да-да! Виконт де Брильи видел ее в Венеции пятнадцать лет назад. Она говорила, что ей двадцать девять, но уже тогда выглядела моложе. И уже была вдовой – появлялась всюду с каким-то мужчиной по имени, кажется, Марко. На карнавалах он носил маску Мефистофеля, а по рассказам тех, кто его знал, сам был сущим дьяволом…

– Дорогая! Не стоит верить де Брильи. Разменяв шестой десяток, он стал слаб рассудком.

– А ты только представь, что и Кьяра Безаччо собирается разменять шестой десяток.

– Не верю! – воскликнула Делия, хотя в действительности была готова поверить. Вот что не так с этой странной сеньорой Безаччо! Она и вправду уже стара! – Однако не пойму, к чему ты говоришь это. Как меняется положение дел оттого, что ей на двадцать лет больше, чем все думали?

– Тебе не кажется, что было бы неплохо узнать ее секрет? Как ей удается сохранять юность? Ты только представь – лишние двадцать лет молодости! – Мадлен говорила горячо, почти шепотом и была ужасающе серьезна. Такой Делия видела ее крайне редко.

– Но это невозможно. Говорю же тебе – де Брильи нельзя верить. Он фантазер и рано состарился.

– Неужели не стоит даже попытаться? – Мадлен схватила Делию за руку. – Если есть хоть малая вероятность… Подумай: тебе уже двадцать четыре, мне тридцать. Ни Анри, ни Мишель не женятся на нас никогда. Все, что мы можем – это удерживать их возле себя своей красотой, своими ласками. Но и ласки станут им омерзительны, когда наша молодость уйдет. Со мной это случится раньше и очень скоро. А ведь я пожертвовала ради него карьерой в театре. Тебе повезло – у тебя еще несколько лет, прежде чем твоя закончится…

– Прекрати! – почти закричала Делия, отнимая у Мадлен свою руку. – Ты сошла с ума и говоришь ужасные вещи. Совсем, как она! О, я поняла!.. Да-да, дорогая, я поняла. Ты давно сдружилась с этой итальянкой и вы решили так зло подшутить надо мной! Тебе завидно, что я молода и сверкаю на подмостках.

Глаза Мадлен похолодели, губы вначале поджались, а затем расплылись в злую усмешку.

– Дорогая, думаю, тебе лучше уйти.

Сев в фиакр, Делия предусмотрительно задернула шторки, а после нескольких шумных вздохов поняла, что не в силах сдерживать рыдания. К счастью, собираясь к Мадлен, она почти не накрасилась и теперь пришлось только вытереть румяна с повлажневших щек.

– Гадина, – шептала она. – Что за бессердечная мерзавка?! Ведьма!

Фиакр ехал чересчур медленно. В какой-то момент Делия отодвинула шторку, чтобы посмотреть, где они находятся и встретилась взглядом – да что там, оказалась почти нос к носу! – со старушкой-зеленщицей. Это ей ужасно не понравилось. Также с досадой она заметила, что до дома еще далеко. Вначале она решила еще поплакать. Но вдруг ее осенило – ведь тут недалеко находилась улочка, на которой жил «милашка Жюль». Что может быть дурного в том, чтобы навестить больного знакомого? Учитывая репутацию Жюля, дурных слухов о ней не пойдет.

Делия отворила окошко за спиной кучера.

– Стой! Стой, разворачивай!

Жюль снимал две комнаты у своей дальней родственницы, которая на поверку оказалась неприветливой грузной старухой с пробивающейся бородой. Похоже, она была недовольна внезапным визитом.

– Добрый день, мадам, – как можно более коротко проговорила Делия.

– Мадемуазель, – басом поправила ее старуха.

– Простите. Мадемуазель, могу ли я повидать Жюля? Я – Корделия Дево, балерина. Возможно, вы слышали обо мне…

– Можете, – дозволила тетушка Жюля. – Проходите. Театр и все ему подобное я не одобряю – никакой пользы, один разврат. Чего я только не натерпелась в собственном доме! Ходила в церковь, молила Деву Марию, чтобы вразумила этого дурня. И что же? Из всех возможных женщин он выбрал этот сосуд дьявола. Вот, прошу.

Так, сетуя на жизнь, дама провела Делию по длинному сумрачному коридору, заставленному сундуками, этажерками и шкафчиками. Комната Жюля оказалась в самом конце, за белой дверью, множество раз крашенной поверх старых слоев. Открыв ее перед Делией, тетушка тут же зашаркала прочь.