Мэри Брахт - Белая хризантема

– Куда тебя водили?

Хана вздрогнула. Всполохи мешали видеть, и она не сразу узнала девочку с острова Чеджу. Такая хрупкая, платье болтается точно мешок. Хане сделалось еще больнее от мысли, что Моримото или другой солдат сотворит с этой малышкой то же, что с ней.

– Держись позади всех, – сказала Хана. – Может, тебя не заметят и все обойдется.

– Не расскажешь?

– Лучше тебе не знать.

Девочка не успела ответить, дверь снова открылась. Вернулись две девушки, которых увели конвоиры. Больше никого не забрали, щелкнул замок. Свет погас, и каюта погрузилась во мрак.

Покорно, точно скот, девушки возились, пытаясь устроиться на ночь, они уже примирились с долгим путешествием, так что надо поспать. В темноте слышались всхлипывания. Хана и девочка лежали, почти прижавшись друг к дружке. Девочка взяла Хану за руку:

– Так ты проснешься, если придут за мной, а я проснусь, если придут за тобой.

Ее наивные слова тронули Хану. Эта девчушка как умела пыталась взять под контроль свой страх. Она не должна спать, когда придет беда, она хочет видеть, как приближается ужас, пусть она перед ним и бессильна. Здесь все бессильны.

– Меня зовут Норико, но мама зовет Сан Су, – прошептала девочка Хане в волосы. Ее теплое дыхание согрело шею.

Хана не ответила. Она бы и рада, но сил говорить не было, губы будто запечатаны наглухо, словно прячут боль случившегося. Мать называла девочку Сан Су только дома – это ведь ее настоящее, корейское имя. Как множество корейцев, между собой родные Сан Су говорят по-корейски, а на людях – как им навязано, по-японски. Хана всегда считала, что ей повезло с матерью, она у нее очень умная. По-корейски “хана” означает “одна” или, в ее случае, – “первая”, но и на японском есть такое слово – “цветок”. Поэтому Хане не пришлось менять имя. Сестре повезло меньше, как и Сан Су.

– Спокойной ночи, старшая сестра.

В темноте голос Сан Су легко принять за родной. Хана вдруг ощутила, как свинцовой тяжестью навалилась на нее неволя. Сестра так далеко. И каждый миг взаперти на этом пароме еще больше отдалял ее. Тонкие пальцы сжали ее руку, и Хана крепко сжала их в ответ.

Очнулась она внезапно. В каюте по-прежнему было темно, но из-под двери пробивался слабый свет, в котором можно было различить лежащие вповалку тела. Хана понятия не имела, сколько времени проспала. Она осторожно высвободила руку из ладошки Сан Су и села. Хотелось в туалет, но где он и как туда попасть, она не знала. Мочевой пузырь грозил лопнуть.

– Мне нужно в уборную, – громко прошептала Хана.

В темноте заворочались. Не дождавшись ответа, она повторила погромче.

– Тихо, дура, – долетело из темноты.

– Извините, мне нужно…

– Я уже слышала, дважды, – оборвал ее женский голос. – Ты что, не чуешь? Всем тут нужно в уборную.

Хану огорошил резкий ответ. Она медленно втянула воздух. Ничего. Она ничего не чувствует. Может быть, с носом что-то неладно?

– Я ничего не чую.

– Это потому что от нее одеколоном разит. Вот и не разбирает сквозь мужицкую вонь, – сказал другой голос.

– Ну да, видать, всю бутылку вылил себе на голову.

Слова ранили ее, Хана ощутила, как запылало лицо. Она подтянула к носу ворот платья и вдохнула. Так и есть – она пахнет как он . Он поселился в ее одежде. Ей захотелось сорвать все с себя, разодрать в клочья, но в памяти вспыхнули его слова: “Ты этого хочешь – сутки за сутками ехать в набитом солдатами поезде без единой тряпки, прикрывающей твое прекрасное тело?”

Чтобы избавиться от мерзкого запаха, Хана опорожнила мочевой пузырь: пусть уж лучше от нее несет нужником. От шума проснулась Сан Су, снова взяла Хану за руку, будто и не заметив, что та сделала. Ее молчание чуть успокоило Хану, она прижала к себе руку Сан Су. Лежа рядом в остывающей луже, они снова заснули.

От гулкого удара в металлическую дверь все мигом проснулись. Послышались испуганные вскрики. Тускло загорелась лампа под потолком, наполнив каюту зеленоватой мглой. Дверь распахнулась, вошли четверо солдат; трое рывками подняли на ноги по девушке. Последний поймал взгляд Ханы и начал пробираться к ней. Нагнулся, схватил за плечо, но тотчас отшатнулся и зажал нос.

– Она обоссалась! – крикнул он и с отвращением пнул Хану. – Вы, корейцы, животные. – Его взгляд перескочил на Сан Су. – Придется тебе! – Он дернул ее за руку, рывком перевалив через тело Ханы.

– Она же совсем ребенок, – взмолилась Хана.

Сан Су посмотрела на нее:

– Не тревожься, старшая сестра, ничего мне не сделается, как и тебе. – Голос ее чуть подрагивал, но тон был твердый. У Ханы разрывалось сердце.

– Я пойду вместо нее. Сама. – Хана быстро вскочила, глядя солдату в глаза.

Вся каюта смотрела на них, ни вздоха, ни слова – все замерли. Словно ждали, что солнце сейчас сорвется с небес и обратит Хану в пепел. Она осмелилась перечить японскому солдату. Они-то поумнее – лучше помолчат. Мгновения всё тянулись, напряжение нарастало. Колени у Ханы сделались ватными, она боялась, что не сможет переставлять ноги. И тут случилось внезапное – каюта наполнилась гомоном, женщины, девушки постарше наперебой предлагали себя вместо Сан Су.

В тесном пространстве их голоса напоминали галдеж морских птиц, и вот уже все предлагали свои тела взамен детского. Несколько девушек попытались высвободить руку Сан Су, убедить солдата взять их, но он ударил одну из них в живот. Девушка согнулась пополам, судорожно ловя ртом воздух.

– Следующей, кто откроет пасть, будет хуже, – рявкнул солдат, заломил Сан Су руку и выволок ее из каюты.

Железная дверь захлопнулась, и комнату снова затопила темнота – будто провели черту, за которой необратимость. Темнота постепенно заполнялась тихим плачем по девочке, которую увели, потому что Хана замаралась.

Паром причалил к материку. Хана почти обезумела. Солдат так и не вернул Сан Су в каюту. Три другие девушки возвратились одна за одной, но младшей, заменить которую вызвались все, по-прежнему не было. Снова появились солдаты, приказали всем выходить. Хане отчаянно хотелось спросить, где Сан Су, но она сдержалась.

Пленниц согнали с парома и повели к колонне военных грузовиков. Хана всматривалась в лица девушек, надеясь увидеть знакомые, полные страха карие глаза Сан Су.

Недолгое время женщины тряслись в грузовиках, а затем им приказали выгружаться. Их привезли на железнодорожную станцию. Хану вместе с незнакомой девушкой втолкнули в купе. Окно было заклеено газетой и закрашено черной краской, ничего не разглядеть. Хана шепотом спросила девушку, не видела ли та Сан Су, описала ее. Соседка помотала головой. На пароме она находилась в другой каюте. Вместе с ней было еще не меньше сорока женщин, и всех вроде бы отправили в Токио на ткацкую фабрику, шить мундиры. И только ее почему-то забрали и посадили в поезд к Хане. Она не знает почему.