Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

Первое подозр ѣніе пало на проститутку Маслову. Она же оговорила Симона и Евфимію, которые при сл ѣдствіи сознались, а потомъ стали упорно отказываться.

Таково было содержаніе обвинительнаго акта. Нехлюдовъ внимательно слушалъ, ужасаясь той страшной дикости нравовъ, которая выражалась этимъ обвинительнымъ актомъ, и, какъ всегда, безсознательно чувствуя свое неизм ѣримое превосходство надъ той средой, въ которой все это могло происходить.

Уныло звучалъ картавящій на р голосъ секретаря.

Когда онъ дошелъ до м ѣста, въ которомъ сказано было, что купецъ См ѣльковъ, очевидно получившій особенное пристрастіе къ д ѣвушк ѣ, прозываемой Любкой, послалъ ее съ ключомъ въ свой номеръ, Нехлюдовъ взглянулъ на подсудимую Маслову. Въ это же самое время Маслова, какъ будто польщенная т ѣмъ, что она возбудила такое чувство въ купц ѣ, подняла глаза и взглянула на чтеца и потомъ перевела взглядъ на присяжныхъ и скользнула имъ по лицу Нехлюдова. И вдругъ въ голов ѣНехлюдова точно щелкнуло и лопнуло что то. Воспоминаніе, копошившееся гд ѣто далеко внизу за другими впечатл ѣніями, вдругъ нашло себ ѣдорогу и выплыло наружу. Катюша! вспомнилъ онъ. Тетеньки Марьи Ивановны Катюша. И онъ, удерживая дыханіе, сталъ всматриваться въ подсудимую. Она опять сид ѣла, опустивъ голову. Лобъ, волоса, носъ. Но эта старая, больная. Но въ это время подсудимая опять подняла голову и еще разъ взглянула изподлобья на чтеца и вздохнула. «Да н ѣтъ, этого не можетъ быть!» говорилъ самъ себ ѣНехлюдовъ и въ тоже время чувствовалъ, что не могло быть никакого сомн ѣнія. Это была она. Это была Катюша, та самая Катюша, которую онъ одно время страстно платонически любилъ, на которой хот ѣлъ жениться и которую потомъ соблазнилъ и бросилъ. Да, это была она. Это было ужасно.

Да, это было 14 л ѣтъ тому назадъ въ 74 Турецкую кампанію, когда онъ, посл ѣпетербургской дурной св ѣтской жизни, поступилъ въ 75 военную службу и по дорог ѣвъ 76 полкъ за ѣхалъ къ тетенькамъ Марь ѣи Софь ѣИвановнымъ.

Ему было тогда 21 годъ. 77 Это было время ослабленія и отдыха посл ѣего самыхъ сильныхъ мечтаній, шедшихъ въ разр ѣзъ со вс ѣмъ существующимъ порядкомъ вещей. Это было время, когда онъ, въ глубин ѣдуши желая д ѣлать одно хорошее, д ѣлалъ все дурное, все то, что д ѣлали вс ѣокружающіе его. Тогда онъ только что получилъ отцовское небольшое им ѣніе, и, вм ѣсто того чтобы, какъ онъ хот ѣлъ, отдать его крестьянамъ, онъ над ѣлалъ долговъ, проигралъ въ карты и долженъ былъ все, что стоило им ѣніе, употребить на уплату долга. Такъ что им ѣнье онъ не отдалъ, а продалъ.

Это было то время, когда онъ, считая войну постыднымъ д ѣломъ, все таки поступилъ въ военную службу. И вотъ, въ этотъ то періодъ ослабленія, онъ, про ѣзжая въ полкъ, прогостилъ нед ѣлю у тетокъ и тамъ, желая только однаго – жить чисто и жениться на той д ѣвушк ѣ, которую онъ полюбитъ, соблазнилъ невинную д ѣвушку Катюшу и, соблазнивъ, у ѣхалъ, бросилъ ее.

Ужасное д ѣло это случилось съ нимъ вотъ какъ:

Какимъ онъ былъ теперь двойнымъ челов ѣкомъ, т. е. такимъ, въ которомъ въ различное время проявлялись два различные, даже совершенно противоположные челов ѣка: одинъ 78 сильный, страстный, 79 близорукій, ничего не видящій, 80 кром ѣсвоего счастья, жизнерадостный челов ѣкъ, отдававшійся безъ всякихъ соображеній т ѣмъ страстямъ, которыя волновали его, другой – строгій къ себ ѣ, требовательный и в ѣрующій въ возможность нравственнаго совершенства и стремящійся къ нему, челов ѣкъ внимательный къ себ ѣи другимъ, – такимъ двойнымъ челов ѣкомъ онъ еще въ гораздо сильн ѣйшей степени былъ 14 л ѣтъ тому назадъ, когда съ нимъ случилось это ужасное д ѣло, которое онъ почти забылъ именно потому, что оно было такъ ужасно, что ему страшно было вспоминать о немъ, важность котораго только теперь открылась ему во всемъ его значеніи.

<���Произошло это въ одинъ изъ т ѣхъ періодовъ его жизни, когда онъ уставалъ жить одинъ своими мыслями и чувствами противъ общаго теченія и, отдаваясь этому теченію, над ѣвалъ какъ будто нравственныя шоры на свою сов ѣсть и жилъ уже не своими мыслями, чувствами и, главное, сов ѣстью, а не спрашивая себя о томъ, что хорошо, что дурно, а, впередъ уже р ѣшивъ, что хорошо жить такъ, какъ живутъ вс ѣ, жилъ, какъ вс ѣ. Уставши перебивать теченіе, онъ отдавался ему.

Такой періодъ онъ переживалъ теперь, вернувшись изъ за границы. Онъ жилъ въ Петербург ѣсъ своими аристократическими друзьями и, спокойно чувствуя за собой одобреніе или хотя снисходительное, любовное прощеніе матери, отдавался вс ѣмъ увеселеніямъ, тщеславію и похотямъ св ѣтской жизни. И когда онъ предавался такой жизни, онъ предавался ей вполн ѣ, совс ѣмъ забывая то, что онъ желалъ и думалъ прежде, какъ будто то былъ другой челов ѣкъ. Въ такомъ настроеніи онъ былъ теперь, и въ такомъ настроеніи онъ поступалъ теперь въ военную службу на войну. Вс ѣд ѣлали это, и это считалось очень хорошо, и вотъ онъ поступалъ также.> 82

Онъ ѣхалъ въ полкъ и по дорог ѣкъ своему полку за ѣхалъ въ деревню къ своимъ двумъ теткамъ по отцу, изъ которыхъ старшая, Катерина Ивановна, была его крестной матерью. Передъ этимъ онъ былъ у нихъ годъ тому назадъ передъ своимъ отъ ѣздомъ заграницу, совс ѣмъ въ другомъ, въ самомъ св ѣтломъ своемъ настроеніи. Въ тотъ первый періодъ пребыванія у нихъ онъ былъ полонъ самыми высокими и казавшимися вс ѣмъ, кром ѣнего, неисполнимыми мечтами. Это было тотчасъ же по выход ѣего изъ университета, когда онъ даже н ѣсколько поссорился съ своей матерью, объявивъ ей, что онъ не хочетъ жить произведеніями труда, отнимаемыми у народа за незаконное наше влад ѣніе землей. Прі ѣхавъ къ тетушкамъ въ деревню, онъ, наблюдая жизнь господъ и крестьянъ въ деревн ѣ, не только теоретически, но практически до очевидности уб ѣдился въ справедливости того, что землевлад ѣніе есть влад ѣніе рабами, но только не изв ѣстными лицами, какъ это было прежде, а вс ѣми т ѣми, кто лишенъ земли. Въ город ѣне видно, почему работаетъ на меня портной, извощикъ, булочникъ, но въ деревн ѣясно, почему поденные идутъ чистить 83 дорожки въ садъ, убираютъ хл ѣбъ или луга, половину сработаннаго отдавая землевлад ѣльцу. Тогда мысли эти были такъ новы, такъ ярки, такъ возможно казалось ихъ сд ѣлатъ общими, что Нехлюдовъ все это время, особенно во время пребыванія у тетокъ, находился въ постоянномъ восторг ѣ. Тетушекъ своихъ онъ считалъ людьми стараго в ѣка и не пытался уже обращать ихъ къ своимъ мыслямъ, а занимался т ѣмъ, что, написавъ объ этомъ предмет ѣписьмо Генри Джорджу, самъ занялся изложеніемъ его ученія по русски и своимъ сочиненіемъ по этому предмету. Это было радостное, св ѣтлое, чистое время.

Была весна. Онъ вставалъ рано, шелъ купаться, потомъ садился за свое сочиненіе. Об ѣдалъ съ тетушками, ходилъ гулять или ѣздилъ верхомъ, потомъ учился по итальянски, читалъ и писалъ свои записки. Это было одно изъ лучшихъ временъ его жизни, которое онъ всегда вспоминалъ съ умиленіемъ.