Валерия Щербань - 2/6. Разум

Я потихоньку встаю, пытаясь сохранить равновесие и делаю несколько шагов, чтобы подойти ближе к фотографиями. Моя правая нога за что-то цепляется, и, я едва не падаю. По комнате пробегает металлический звон. Я зацепилась о цепь, к которой прикован этот странный человек. Шумовой оркестр снова начал работать в приглушенном режиме. Я практически его не слышу, однако гул еще доносится. Как это вообще работает?

Все мои мысли замирают, как ледяные статуи, когда я подхожу к стене с фотографиями.

– Невероятно! – Это все, что я смогла сказать.

Мои глаза жадно впивались в каждое фото, переходя от одного к другому. Сконцентрироваться на одном фото – это сложно, но не невозможно. А, вот, что действительно невозможно, так это то, что на этих фото изображена я .

Это мои фотографии.

– Что здесь невероятного? Невероятно в данном случае лишь то, как ты умудрилась все переместить на одну стену и нарушить чертов баланс.

Я не ответила на его реплику. Он говорил что-то еще, но я не слушала, продолжая смотреть на фото. Густые темные брови постепенно складываются в одну полосу, создавая морщинки на переносице. Здесь есть то самое фото, которое я сделала с Авролоной в Хэллоуин. Вот еще одно фото. Здесь я сломала ногу и провела две недели дома. А это вообще – позор. Фото, на котором я проигрываю в шашки мальчику в девятом классе. Он стоит и обнимает медаль, а я стою в стороне с каким-то веником вместо красивых цветов. А вот это еще хуже! Момент моего падения со стула. Я пыталась достать вещи с самой высокой полки шкафа. В кадр попали две мои сестры, которые хохотали и тыкали пальцем на меня. Папа делал это фото. И половина лица мамы, которая бежала меня спасать из кухни.

Я отворачиваюсь в сторону и подхожу к столу. Не хочу смотреть на эти фотографии. Ни одна из них не напоминает мне о чем-то хорошем. На каждой фотографии – либо я облажалась в чем-то, либо просто не было настроения позировать.

– Кто принес их сюда?

В ответ тишина.

Второй раз я не спрашиваю, я выкрикиваю:

– Кто принес эти чертовы фотографии сюда???

В ответ снова тишина.

Неужели за мной следили? Как еще это объяснить?

– Ты сама это сделала. Только при этом нарушила баланс.

Смотрю прямо перед собой. Все пространство завалено книгами и тетрадями. Я и раньше их заметила, ведь они здесь повсюду. Даже у меня под ногами. И в данный момент я стою на каком-то листке, который под моим весом уходит в пол. Однако сейчас я этого снова не замечаю. Из моей головы не выходят мысли о фотографиях. Кто-то же их принес сюда. И это не я.

Снова окидываю комнату взглядом, в попытках найти что-то еще. Я всегда думала, что существуют только квадратные. Но сейчас убеждаюсь в обратном. Комната, в которой я нахожусь, похожа на шар. Стены в каждом углу плавно прогибаются во внутрь, образуя дугообразную форму. Я перевожу взгляд на потолок и вижу, что он имеет такую же круглую форму и такие же странные дыры, которые расположены в хаотичном порядке.

Но последнее добило мою и без того слабую психику. Пол, на котором я стою, он не ровный. Чем ближе он к фотографиям, тем больше уходит вниз, чем ближе он к проходу на противоположной стене, тем он выше. Как будто взял ластик и положил на него линейку. И, пока на нее ничего не положишь, она будет лежать ровно. Но, как только на один из концов что-то положить, он опустится.

– Что же это такое? Все, что я вижу… Этого не существует!

– Почему же, существует.

– Вся эта комната, мои фотографии… Это не реально.

– В реальности, Вентелция. Но в твоей реальности.

– Что это значит?

– Подойди сюда.

Я опускаю голову и вижу, что Мифиниоз стоит слева от прохода, увитого Ландоцеллами. Пока я смотрела на пол и удивлялась, как стол и все остальное при таком наклоне не уехал вниз, он успел выйти из-за стопки и дойти до прохода.

На что он там смотрит?

Он стоит спиной ко мне, и я не могу рассмотреть, что он там увидел.

Я не решаюсь.

Это он. Кроме него больше некому. Неужели он пробрался ко мне домой и забрал мои фотографии?

Не успеваю я подумать о своей семье и о том, что он мог причинить им вред, Мифиниоз повторяет свою фразу, только громче. Он начинает злиться.

Нужно было бежать отсюда, когда была возможность.

Делаю четыре шага и оказываюсь рядом с ним. Он достает головой до потолка, в то время, как я едва достаю головой до его бедра.

Ничтожная маленькая комната. Такая же ничтожная, как и я сама.

– Что ты видишь?

Я посмотрела на место, куда была повернута его голо… капюшон. Чуть левее от прохода, затянутыми Ландоцеллами. На стене висит картина. И как я ее сразу не заметила?

– Картина.

– Она тебе о чем-то напоминает?

Я смотрю на картину понимаю, что не могу ответить «нет». Но и «да» я тоже не могу ответить. Что-то знакомое. Название будто бы вертится на языке. Оно готово соскочить в любую минуту, вот только я не могу вспомнить.

Прикоснувшись кончиком указательного пальца, я начала водить им по очертаниям фигур: женщина с посохом в руке сидя читает какую-то книгу, которую держит в руках другой человек; рядом с этой женщиной сидит сова, зеркало, козлы, около которых стоят женщины, петухи; на заднем плане человек, вылезающий из могилы.

– Эта картина была нарисована Якобом…

Вот оно! Все остальное всплывает в памяти по щелчку пальцев.

– Эту картину написал Якоб Корнелис Ван Остзанен. «Царь Саул и Аэндорская волшебница», датируемая музеем 1526 годом. Она находится в коллекции амстердамского Рейксмузеума.

Я замолчала на несколько секунд, чувствуя, как слезы стекают по щекам.

Почему в детстве все так прекрасно, а потом жизнь катится по наклонной? Каждый день.

Неожиданно для себя, я заговорила

– Тогда мне было лет десять. У нас была традиция. Я и папа, мы последнюю субботу каждого месяца ходили на выставку искусства. И каждый месяц он закрывал мне глаза и просил выбрать наугад картину. Я тыкала пальцем, а потом он говорил:

«У тебя есть двадцать четыре дня, Вентелция, чтобы изучить все об этой картине».

Мне нравилось это делать. Я погружалась в поиск материал, пока мои подруги играли во дворах. На двадцать четвертый день я заходила к папе в кабинет, и, мы начинали вместе читать мои записи. Я много говорила. Мы смеялись. Папа, как профессор, поправлял меня, делал заметки. И, если, я рассказывала все правильно, он дарил мне подарок. Но мне было все равно на подарки.

Мне действительно нравилось.

Почему двадцать четыре дня? Это было моим любимым числом.

Мои мысли перенеслись к папе. И на этот раз я не смогла сдержать улыбку.

Мой папа

Это отдельный вид искусства, можно сказать и так. Из всей моей семьи, он был тот, кто всегда поддержит любую мою затею. Неважно, какой бы жуткой она ни была. Мы вместе любим ужасы, он научил меня пользоваться оружием и стрелять из него, он учил меня боевому искусству, он дал мне понять, что не я одна такая сумасшедшая, когда однажды решилась отправиться на другой край земли.