Харриет Лернер - Всё сложно. Как спасти отношения, если вы рассержены, обижены или в отчаянии

Мои машинальные ответы только ухудшали ситуацию. Когда я ощущала приступ аллергии на речи об Арчи, я временно дистанцировалась от Роуз, реже звоня или навещая ее. Это лишь усиливало беспокойство мамы, потому что ее фиксация на отце становилась только сильнее. Иногда я пыталась «логически рассуждать» с ней и объяснять принцип работы дома престарелых или системы выставления счетов. Роуз казалось, что ее не понимают и вокруг нет союзников, и она удваивала усилия, пытаясь донести свои мысли. Иногда я входила в роль психотерапевта и выдвигала предположение о том, что, возможно, сделав Арчи своей основной работой, она пытается отогнать от себя другие проблемы. В свои худшие дни я огрызалась на нее: «Я сегодня просто не могу больше слушать разговоры о папе!» – или: «Что с того, что они выставили ему счет за лишнюю пачку подгузников! Стоит ли из-за этого страдать?» Из-за явного раздражения в моем голосе Роуз казалось, что ее критикуют, и ничего хорошего не выходило.

Я знала по собственной работе с семьями, что эмоциональная реакция порождает лишь более эмоциональную реакцию. Но для меня было почти невозможно справиться с переживаниями. В периоды, когда я вела себя более зрело, я не осуждала маму за ее манеру справляться с ситуацией. А как еще с ней справиться? Кроме того, я не хотела отворачиваться от нее, когда она выражала свою боль. Но ее неустанная концентрация на отце выглядела не как обмен чувствами, а как примитивный поток тревоги, идущий от нее ко мне.

В удачные дни, чувствуя себя спокойно и уверенно, я находила в себе силы быть терпеливой и сопереживать маме, неважно в чем. Я слушала с открытым сердцем и говорила: «Ситуация с папой так ужасна и длится так долго. Не знаю, как ты умудряешься справляться. Могу ли я как-то помочь?»

В не очень хорошие дни я брала в охапку Стива или трезвомыслящую подругу-психотерапевта, чтобы они помогли мне вернуть контроль над своими эмоциями, собраться с мыслями и найти какой-то нестандартный способ объяснить Роуз, до каких пределов я способна ее слушать. Я не всегда наилучшим образом справляюсь, думая о собственной семье (по сравнению с чужими), а если меня обуревают эмоции, я частенько вообще не думаю. Вот когда я прошу инструктаж о том, как подойти к старому разговору по-новому.

Однажды сосредоточенность мамы на Арчи и квитанциях от дома престарелых перешла все границы. Я села на диван рядом с ней, обняла ее и сказала: «Мама, я очень люблю тебя. Дай бог каждому такую маму. Мне было так хорошо с тобой, и ты стольким вещам меня научила. Мне жаль, что это такая трудная ситуация и она столько длится. Но в последнее время мне кажется, будто я теряю свои отношения с тобой. Такое ощущение, что, когда мы вместе, мы 98 процентов времени разговариваем об Арчи, вместо того чтобы говорить друг о друге».

Первая реакция мамы была защитной, что понятно. «Тогда я больше не буду упоминать о нем! – заявила она. – Если тебе неинтересно, я не буду говорить об этом». Мне, естественно, тоже первым делом захотелось занять оборонительную позицию, но я сдержалась.

«Я хочу знать, что происходит с папой, – продолжала я с теплотой в голосе. – Дело не в том, что я не хочу поддержать тебя. Я знаю, как тебе тяжело переживать папино состояние. Но мне кажется, что мы говорим о нем слишком уж много». «Что ты имеешь в виду?» – спросила мама. «Я просто думаю, что Арчи получает слишком большую долю нашего внимания, – объяснила я. – Я чувствую, что говорю так много о болезни и проблемах папы, что мама отодвигается на задний план, и мне грустно и одиноко из-за этого».

В ходе беседы я ощущала, что мама действительно начала слышать меня и мои слова все-таки тронули ее, потому что они были продиктованы любовью, а не желанием покритиковать. Затем я перевела разговор на другие темы, попросив маму рассказать о чем-нибудь из прошлого, и спрашивала ее мнения о решениях, которые мне самой предстояло принять. Таким образом, я отодвинула Арчи с авансцены. Иногда ваш собеседник может не знать другого способа продолжить общение, кроме как в виде машинальных жалоб (или в некоторых случаях – критики и советов). Направляя разговор в сторону от привычного русла, мы должны предложить другие способы.

В реальной жизни нельзя изменить укоренившиеся семейные модели поведения одним или двумя разговорами. Глубоко укоренившиеся модели вряд ли исчезнут полностью и могут снова проявиться в условиях стресса. Мамина тенденция обращаться ко мне с интенсивным акцентом на отце возникла еще в моей юности, задолго до того, как он стал старым и больным. Поэтому для меня эта проблема была не нова. Когда Роуз сосредоточивалась на Арчи с тревогой, превосходившей мой предел в конкретный день, я должна была искать нетривиальный способ справиться с собственными эмоциями.

Помогал юмор. Я научилась смеяться и поддразнивать Роуз: «Мама, я уверена, что ты слегка помешалась. Если ты упомянешь папу еще хоть раз, я сейчас же приеду и наподдам тебе!»

Кроме того, я высказывала различия в наших взглядах, стараясь не критиковать, не винить и не пытаться изменить Роуз. «Знаешь, мама, – не раз говорила я ей, – я думаю, что мы совершенно по-разному смотрим на эти счета из папиного дома престарелых». «Как так?» – спрашивала она. «Я испытываю такое облегчение, что о нем заботятся другие люди и что ни тебе, ни мне не нужно этого делать, что я готова заплатить вдвое больше за эти чертовы подгузники! – отвечала я. – Ты хочешь, чтобы я была внимательнее к деньгам, а я хочу, чтобы ты не думала об этом. Это просто очередной способ, которым папа заполняет собой пространство. Он похож на огромный валун, лежащий на дороге!»

Если я вела себя легко и излучала тепло и могла смеяться на тему, как по-разному мы реагируем на одну и ту же ситуацию, не пытаясь изменить или переубедить ее, Роуз тоже расслаблялась.

Она хорошо реагировала и тогда, когда я доводила ее жалобы до абсурда вместо того, чтобы объяснить их неправомерность логически. Однажды я всерьез предложила ей вооружиться ручкой и бумагой и засесть в комнате Арчи на сутки, чтобы проследить, сколько подгузников, салфеток и других расходных материалов в действительности тратят на него. Хотя мама сказала, что не желает посвящать этому весь свой день, она поняла шутку, пусть и всерьез задумавшись над этой идеей.

У меня никогда и в мыслях не было запрещать маме выражать свою боль или заставлять ее замолчать, о чем бы ни шла речь. Пытаясь снизить напряженность ее фиксации на Арчи с помощью шуток, я также старалась наводить ее на те самые темы, которые причиняли ей боль, но продуктивным, а не реактивным образом.