Лайонел Корбетт - Священный котел. Психотерапия как духовная практика

Для того чтобы показать, как бессознательный комплекс может стать источником религиозного переживания, Юнг использует библейскую историю пророка Осии, набожного иудея, которому Бог приказал взять себе в жены проститутку (Jung, 1940, par. 32 / Юнг, 1991, с. 143). Эта история обычно рассматривается как метафора отношений между Израилем и Богом, но Юнг делает акцент на другом: то, что древние пророки считали божественным приказом, мы должны считать результатом действия комплекса. Другими словами, работая с эмоциональной жизнью другого человека, мы в то же самое время работаем с духовно важным измерением психики. Архетипическое измерение важно еще и потому, что с этого уровня может начаться обновление личности (а не только под действием терапевтических отношений).

Как должен реагировать терапевт, когда его просят поработать с женщиной, которая убила своих детей или собиралась это сделать? В драме Еврипида «Медея» описана примерно такая история об ужасающем преступлении. Медея – дочь колхидского царя Ээта, колдунья, которая может творить магию как в добрых, так и в дурных целях. Она любит Ясона, за которым замужем уже десять лет. Они живут в Коринфе, где люди боятся ее магической силы и жестокости. Ясон хочет развестись с Медей, чтобы жениться на дочери Креона – царя Коринфа: так он получил бы богатство и власть. Ясон – беспринципный человек, неспособный сопереживать другим. Он рационализирует свой поступок, говоря Медее, что бросает ее из-за детей, потому что они – варварские дети (рождены не гречанкой) и никогда не смогут стать гражданами Греции. На самом деле Медея просто больше не нужна ему, а ее гнев по поводу его предательства он называет глупой недальновидностью. Ясон не способен испытывать благодарность; чтобы помочь ему раздобыть золотое руно, Медея предала отца, она погубила дядю Ясона и расчленила собственного брата, к тому же все эти годы находилась далеко от родины, в чужой стране. Но Ясон не чувствует вины, он считает, что все это естественно для женщины, влюбившейся в такого великого человека, как он. В конце концов, он открыл для нее все блага и богатства греческой цивилизации. С нашей точки зрения, современный Ясон считался бы трудной нарциссической личностью [89] Здесь возникает проблема подхода к другой культуре с собственным мерилом. В своей работе, посвященной «Медее» Эврипида, Веллакотт призывает нас не осуждать Ясона, который действовал вполне нормально с точки зрения своих современников (Vallacott, 1963, p. 8). Ясон придерживался наиболее ценимых в Греции принципов: контролируемой, упорядоченной, пропорциональной жизни, противопоставленной варварству. Тем не менее, остается вопрос: что в Ясоне изначально привлекло Медею? Пожалуй, мы можем списать это на ее отцовский комплекс, на влечение к жесткому, властному человеку. Ее отец, Ээт, был безжалостным правителем варварского народа, который враждебно относился к иноземцам. Когда Ясон потребовал золотое руно, Ээт дал ему невыполнимое задание, поскольку оракул предсказал царю скорую смерть, если руно пропадет. И он пообещал отдать Ясону руно только после того, как он впряжет огнедышащих быков в плуг, засеет поле зубами дракона и уничтожит армию воинов, которые вырастут из этих зубов. Ясон справился с этими заданиями только с помощью колдовства Медеи, но Ээт не выполнил обещанного. . После ухода Ясона Медея впадает в глубокую депрессию, постоянно плачет и желает умереть. Мало того, что Ясон покинул ее, она больше не чувствует себя в безопасности, она опозорена и отвергнута, она боится, что люди будут смеяться над ее жалким положением. И понимая, что творит зло, она отравляет будущую невесту Ясона и ее отца Креона. Затем, к нашему ужасу, Медея закалывает своих сыновей.

На архетипическом уровне комплекса Медея представляет тип мифической демоницы, убивающей детей; она является смертельным, пожирающим, негативным архетипом Матери. Нойманн (Neumann, 1949) утверждал, что страх быть убитым собственной матерью (а этот мотив довольно часто встречается в различных мифологиях) производит более глубокое чувство тревоги, чем эдипальный страх, описанный Фрейдом. Возможно, именно поэтому европейская культура так часто возвращается к этой истории. По мнению Клауса и Джонстона, история Медеи была хорошо известна уже в VIII веке до н. э. (Claus, Johnston, 1997, p. 3). С тех пор Медея становится персонажем множества стихотворений, философских размышлений, спектаклей, пьес, балетов и опер. Интересно, отмечают Клаус и Джонстон, что Софокл и Сенека характеризуют Медею неоднозначно. С одной стороны, она – ведьма, окруженная змеями и приготовленными ею же самой ядами, жрица темной богини Гекаты – покровительницы колдовства и всего необъяснимого. Но у богини есть и положительные качества; она – сподвижница и основательница городов. В одном из вариантов мифа Медея после смерти попадает на блаженные Елисейские поля – прибежище чистых душ – и там выходит замуж за Ахиллеса. Медея – очень сложный образ, и именно ее амбивалентность нам и интересна. Мы инстинктивно чувствуем присутствие образа Медеи в каждой человеческой душе. Под этим я подразумеваю не только способность пойти на все ради любви, но и страх перед незнакомцами.

Вернемся, однако, к теме детоубийства. Почему она убивает собственных детей, равно как и свою соперницу? Многое здесь строится на расчете; Медея понимала, что Ясон не любит дочь Креона и смерть девушки его не сильно ранит. И правда, Ясон никак не оплакивает ее смерть, но смерть сыновей должна причинить ему настоящую боль, и, если Медея хочет мести, она должна убить их. Только так она сможет заставить Ясона страдать так же, как страдает она. В то же время Медея и сама болезненно переживает смерть детей, поэтому, наказывая Ясона, она наказывает и себя. Но в этой ситуации она, по крайней мере, не чувствует себя пассивной жертвой. Я бы также отметил ее нарциссическую уязвимость; она говорит, что может стерпеть чувство вины, даже самое ужасное, но не может выдержать «смех врагов» (Vellacott, 1963, p. 41).

Еврипид очень тонко чувствует женский характер. Даже до предательства Ясона Медея остро осознает второстепенность женщин в греческом обществе. Она злится на то, что мужчины все контролируют, она не может вынести зависимости от мужчин. Медея говорит, что хотела бы сражаться, а не рожать детей. Она хотела бы сама родиться мужчиной и стать воином. Следовательно, утверждает Джекобс (Jacobs, 1998), именно ее ненависть к привилегированному положению мужчин помогла ей убить брата, а затем – собственных сыновей, любимцев отца. Медея понимает весь ужас того, что она собирается совершить, но гнев придает ей решимости (Vellacott, 1963, p. 50). Гнев одерживает верх над совестью и сознательностью.