Лайонел Корбетт - Священный котел. Психотерапия как духовная практика

История Инанны является мифологическим изображением ситуации страдания. В подобные периоды жизни мы теряем власть и силу нашей личности, а также характерные для нее гордость и чувство собственного достоинства. Когда привычные пути перестают приводить к цели, мы погружаемся в депрессию, метафорическим аналогом которой является подземный мир. И даже наши любимые развлечения и отвлечения – алкоголь, религия, работа – больше не помогают. Однако подземный мир души – тоже часть нас, та самая часть, которую мы упрямо избегали. Зачастую периоды сильных страданий открывают нам глаза на давно исчерпавшие себя аспекты нашей жизни – не приносящую удовлетворения работу или рушащийся брак. В случае хронической болезни спуск в подземный мир может продлиться много лет. Болезнь постепенно меняет нашу личность и наш облик; только подумайте о том, насколько радикально облучение и химиотерапия могут изменить нас.

Инанна пережила погружение в самые глубокие тайны души. Для достижения этого уровня и обретения новых ценностей необходимо пожертвовать привычными установками Эго. Страдание срывает маску персоны и вынуждает Эго взглянуть на все, что игнорировалось и подавлялось, на все, что не имело возможности жить. В периоды страдания гегемония Эго ослабевает, и потому страдающие люди так часто переживают нуминозный опыт пребывания в необыкновенной реальности.

Как мы убедились, страдание может являть собой пробуждающий зов Самости, привлекающий наше внимание к отверженным, игнорируемым частям нашего «Я». К сожалению, все то, к чему призывает Самость, чаще всего противоречит интересам Эго, и именно это несовпадение приводит к страданиям. С чисто духовной точки зрения, все происходит так, как и должно происходить; однако это справедливо для души, но не для конкретной личности. Порой страдание – эта очевидная, но долго игнорируемая перемена, к которой подтолкнула нас Самость. Пытаться сопротивляться этой перемене – все равно, что держаться за причал, когда корабль уже отходит. Если уж мы не успели на корабль, то надо хотя бы внимательно посмотреть, в какую сторону он отправился. А для этого мы должны доверять тому трансперсональному процессу, который мы не в силах понять. Кто-то ощущает этот процесс как интуитивную связь с Самостью, другие переживают нуминозный опыт, и лишь немногие обладают даром чистой веры. Но в какой бы форме ни пришло к нам это доверие, с ним мы способны выдержать страдание, потому что ищем его намерение в отношении нашей души. Для этого требуется радикальное принятие ситуации, острая восприимчивость, способность Эго подчиняться чужой воле (эти условия чаще всего становятся суровым испытанием для Эго). Мы должны отбросить все суждения о добре и зле и осознать, что наши желания и предпочтения больше не имеют никакого значения.

Страдание – это еще и радикальный вызов нашим представлениям о том, как все должно быть. Мы вдруг понимаем, что совсем не те, кем себя мнили, а мир не таков, каким мы всегда хотели его видеть. Рана наносится самой грандиозной нашей фантазии, образу самих себя. Но в конце концов, если мы хотим жить дальше, нам придется смириться, согласиться с этим противоречием между опосредованным семьей и культурой актуальным состоянием и обусловленными страданием переменами.

Терапевт должен обращать внимание на те моменты, которые никак не способствуют исцелению индивида, а, наоборот, усугубляют его страдание. Необходимо отслеживать эту динамику. Так, безусловная покорность и смирение могут быть чем-то вроде похмелья после отношений с доминирующими родителями, подчинявшими волю индивида. Либо человек может считать собственные ошибки и проступки причиной страданий, взваливая на себя ответственность за то, чего он никогда бы не смог изменить.

Реакция личности на страдание может усугублять ту основную проблему, которая являлась причиной страданий. Речь идет о жалости к себе, неадекватном самобичевании, неразумных упреках в адрес других, беспричинных жалобах на несправедливость, продолжительных размышлениях типа «Ах, если бы только…» или фантазий о самом ужасном исходе. Мы также склонны нагнетать ситуацию, заставляя страдать окружающих нас людей. Люди, чувствующие на себе наш гнев, рано или поздно отказываются от попыток в чем-то нам помочь. Ярость, зависть и ненависть являются защитными реакциями, ослабляющими невыносимое чувство уязвимости. Иногда эти приемы бессознательно используются страдальцем для того, чтобы отвлечься от основной проблемы. Все вышеперечисленные реакции бессознательны и механистичны, потому что вырабатываются еще в детстве, например, когда в семье никто не заботится об эмоциональном состоянии ребенка. В некоторых семьях принято обвинять ребенка во всех тяжких грехах, спихивать на него все проступки. И у него разворачивается следующий внутренний диалог: «Я должен взять вину на себя: не обвинять же мне папу – это слишком опасно», или «Лучше во всем винить других, ведь ответственность так мучительна», или «Раз все эти несчастья происходят со мной, значит, я делал что-то не так», или «Если я возьму всю вину на себя, может, они не будут так меня ненавидеть», или «Лучше уж самому быть плохим, чем иметь плохих родителей». Все эти установки переходят их детства во взрослую жизнь. Другим бессознательным убеждением может быть такая мысль: «Ничего хорошего все равно не произойдет, неважно, как я поступлю – никому до меня нет дела». Все эти модели, или бессознательные патогенные убеждения, не позволяют человеку справиться с болезненной ситуацией.

Другой распространенный тип депрессивной реакции – уничтожение всех фантазий, ранее поддерживавших уверенность в себе и чувство собственного достоинства. Источник подобных фантазий лежит в ранних социальных императивах, говорящих нам, что в жизни важно и к чему нужно стремиться. Утрата подобных подпорок (оценка достижений и занимаемого в обществе положения) может усугубить страдание, но при этом заставляет задуматься о себе, пересмотреть свои ценности и убеждения.

В психотерапевтической практике часто приходится сталкиваться с отношением к страданию, которое является результатом не только семейного воспитания, но и религиозного образования. Укоренившиеся в детстве представления трудно изменить, поскольку они подкреплены авторитетом Бога или Церкви. Работая с теми, кто находится во власти подобных представлений, терапевт должен хорошо понимать степень укорененности в их психике традиционных иудео-христианских идей.

Страдание непросто примирить с образом благоволящего Бога; возможно, именно поэтому в Библии неоднократно объясняется смысл и необходимость страданий, которые чаще всего являют собой Божий суд, очищение или наказание за грехи (Иез. 7: 3, 14: 21). Говоря словами псалмопевца, «прежде страдания моего я заблуждался; а ныне слово Твое храню» (Пс. 118: 67), Господь испытывает нас и кладет «оковы на чресла наши» (Пс. 65: 10–11), но, в конце концов, через страдание Бог очищает нас: «И обращу на тебя руку Мою и, как в щелочи, очищу с тебя примесь… Я расплавил тебя… испытал тебя в горниле страдания» (Ис. 1: 25; 48: 10). Сходным образом Новый Завет учит нас тому, что от страдания и скорби происходит терпение (Рим. 5: 3), страдание являет нам дела Божьи (Ин 9: 3) и не дает превозноситься чрезвычайностью откровений (2 Кор. 12: 7). Иаков также считал, что страдание – это испытание веры, которое производит терпение (Иак. 1: 3–4). Павел пишет, что от страдания «происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда» (Рим. 5: 3–4). Павел рад пострадать за Христа: «Ибо, когда я немощен, тогда силен» (2 Кор. 12: 10). По его словам, все содействует благу (Рим. 8: 28). Страдая вместе с Христом, мы вместе с ним прославляемся (Рим. 8: 17). В Послании к Евреям Павел утверждает, что строгая и мучительная дисциплина в конце концов «доставляет мирный плод праведности» (Евр. 12: 11), а сам Иисус говорит, что страдающие за благое дело будут благословлены, «ибо их есть Царство Небесное» (Мф. 5: 10–11).