Алексей Леонтьев - Становление психологии деятельности

Следуя методике De Greeff [59] De Greeff E . Essai sur la personnalitй du dйbile mental // Journal de Psychologie normale et patologique. 1927. № 5. , мы изучили временные представления у этого нашего испытуемого. Полученные нами результаты в точности совпадают с наблюдениями этого автора над глубоко отсталыми детьми; владея навыком простого порядкового счета, наш испытуемый, тем не менее, совершенно не способен сколько-нибудь правильно соотнести событие во времени.

– «Сколько времени ты живешь в Москве?» – спрашивали мы у нашего испытуемого. – «Давно». – «А сколько времени?» – «Один год». – «А сколько это дней – один год?» – «Тридцать дней». – «А здесь (в лаборатории) ты давно был? Помнишь, когда ты был?» – «Помню. Нет, недавно». – «Сколько же времени назад?» – «12 часов». – «А сколько это дней?» – «Два дня». И т. д. Подобные же результаты мы получаем при исследовании представлений о «сперва» и «потом».

Если верно, что вспомнить о чем-нибудь – это значит для человека «вновь найти ту страницу в жизненной летописи, на которой этот образ запечатлелся», то мы могли бы сказать, что у нашего испытуемого не существует памяти: его будущее необыкновенно коротко, его прошлое записано на спутанных и неперенумерованных листах.

Таким образом, мы видим, что в тех редких патологических случаях, когда словесная память действительно проявляется лишь в автоматическом пробуждении речевых образов, обнаруживая действительно тот же механизм, что и простая двигательная привычка, память функционирует совершенно иначе, чем функционирует та же словесная память у нормального 8-летнего ребенка или у взрослого. Механизм образования навыка, условного рефлекса принципиально отличается от механизма высших форм памяти человека; память человека, может быть, вырастает из условных рефлексов, но ее механизм непосредственно не сводим к этим элементарным процессам: запоминание и воспитание условных рефлексов вовсе не суть тождественные функции.

М. Smith и W. MсDougall произвели следующий эксперимент в целях выяснения того, насколько процесс образования привычки и процессы памяти оказываются по своим механизмам близкими друг к другу. Они предложили 41 испытуемому четыре теста, причем решение двух тестов зависело от быстроты образования навыка (привычки), а решение двух других зависело собственно от памяти испытуемых. Данные этого исследования показывают, что в то время как внутри каждой указанной пары тестов в их решаемости обнаруживается положительная корреляция, решаемость тестов, принадлежащих к различным парам, дает корреляцию низкую или даже отрицательную , что дает авторам основание говорить о различии, существующем между обеими этими функциями. «Воспоминание (reproductive imagining), – говорит далее MсDоugall, – является, таким образом, совершенно отличным от проявления моторной привычки; пытаться идентифицировать их, как это делают механисты, значит приписывать психологическим процессам ложную и сбивающую с верного пути простоту» [60] MсDougall W. An outline of psychology. London, 1928. Р. 304. .

Мы имели случай в личном наблюдении еще раз убедиться в правильности этого положения на основании тех экспериментальных данных, которые мы получили при психологическом исследовании больного корсаковским психозом [61] Мы пользуемся здесь случаем, чтобы выразить нашу признательность д-ру П.Б. Посвянскому, указавшему нам этот случай и любезно согласившемуся принять участие в наших исследованиях. . Мы еще будем иметь случай возвратиться к этому нашему исследованию; здесь же мы коснемся только одного эксперимента, заслуживающего внимания с точки зрения поставленного нами выше вопроса.

Самое характерное для корсаковского психоза изменение в психологических функциях больного заключается в резком и весьма своеобразном расстройстве памяти – ретроградной и антероградной амнезии, которая охватывает все недавние и текущие события, равно как и более или менее длинный период времени, непосредственно предшествующий заболеванию, благодаря чему всякое событие, всякое явление представляются больному так, как если бы он с ними сталкивался впервые. Больные не узнают окружающих, не помнят, о чем они только что говорили, не в состоянии припомнить только что произошедшие события, почти тотчас же забывают данные им разъяснения или указания и т. п. Например, читая книгу, больные вынуждены постоянно перечитывать одну и ту же страницу, так как все предшествующее изложение постоянно забывается. Разумеется, все эти явления сопровождаются также крайней дезориентацией и во временных отношениях. Вместе с тем все остальные интеллектульные процессы сохраняются у больных на вполне достаточном уровне. Так, например, больной, служивший объектом нашего исследования, человек с высшим образованием, занимался во время своего пребывания в психиатрической клинике решением математических задач и даже сделал ряд небольших открытий в области математики, заслуживших внимания специалистов. Именно поэтому больные нередко довольно хорошо компенсируют дефекты своей памяти, обнаруживая большую догадливость и таким образом несколько ориентируются в окружающем. Однако далеко не все в поведении больных можно объяснить только их догадливостью. Уже сам С.С. Корсаков обращает внимание на то, что в целом ряде случаев, когда больной не в состоянии чего-либо вспомнить и пытается догадаться об этом, то само содержание высказываемого предположения все же несомненно хранит на себе следы позабытого факта.

С другой стороны, и в речи больных даже при весьма резкой амнезии сохраняется известная внутренняя преемственность, равным образом указывающая на способность к сохранению в той или иной форме следов предшествующих произнесенных фраз. «Представления больных, – говорит Корсаков, – как будто случайны и отрывочны, но тем не менее – что замечательно – больной все-таки не противоречит себе, и с внешней стороны кажется, что он говорит, придерживаясь определенного плана, а он сам только следит за тем, чтобы говорить одно за другим, и если его спросить, о чем начался разговор, то он решительно не будет в состоянии ответить» [62] Корсаков С.С. Об алкогольном параличе: Диссертация. М., 1887. С. 246. .

Целый ряд случаев, приводимых как самим С.С. Корсаковым, так и другими авторами [63] Подробную библиографию о корсаковском психозе см.: Гиляровский В.А. Развитие учения о корсаковском психозе. Изд-во «Научная мысль». , с полной несомненностью показывает нам на то, что способность к сохранению следов, или, как иногда говорят, способность к фиксации , у больных корсаковским психозом сохраняется; впрочем, сами больные не могут дать себе отчета о наличии этих следов. «Прежде всего поражает то, что хотя больной нисколько не сознает, что у него остались следы тех впечатлений, которые он получает, но все-таки следы эти по всей вероятности остаются и так или иначе влияют на ход представлений, хотя и в бессознательной умственной деятельности» [64] Корсаков С.С. Цит. соч. С. 239–240. . Таким образом, в случаях корсаковского психоза мы имеем, с одной стороны, несомненную потерю памяти – именно такое безусловно впечатление производят больные: это люди, потерявшие память . С другой стороны, тщательное клиническое наблюдение показывает, что следы предшествующего опыта все же у них сохраняются; больные способны соответственно изменять свое поведение, приобретать новые привычки и т. п., – словом, автоматическая сторона в их поведении как бы сохраняет целиком свою память. Очень интересное наблюдение приводит по этому поводу С.С. Корсаков. «…Иногда бывает так, – пишет этот автор, – что войдешь к больному в первый раз, он подает руку, здоровается. Затем уйдешь и через 2–3 минуты опять придешь; больной уже не протягивает руки, не здоровается , хотя на вопрос, прямо поставленный, видел ли он меня сейчас, отвечает, что не видел» [65] Там же. . Обычно тот вывод, который следует из приведенных данных, формулируют так: потеря памяти, как, например, говорят Корсаков и идущие за ним авторы, вовсе не обусловливается потерей способности к образованию следов, способности фиксации , но заключается в неспособности больного к воспроизведению . Такая формулировка опирается, как мы видим, на представление о существовании двух различных функций памяти, или двух различных памятей – «mйmoire de fixation» и «mйmoire d'evocation», если говорить в терминах Richet. Ее правильность не возбуждала бы никаких сомнений, если мы, например, имели только тот факт, что у страдающих амнезией во время болезни не обнаруживаются решительно никакие следы текущих событий и что только после выздоровления, когда воспоминания как бы воскресают, мы получаем основание судить о том, что соответствующие следы в памяти больных все же должны были оставаться. Однако и приведенные нами наблюдения и – в особенно отчетливой форме – данные нашего исследования показывают, что в действительности это решительно не так.