Авантюристы, иллюзионисты, фальсификаторы, фальшивомонетчики

Надо сказать, что расположение курляндцев к Калиостро было так велико, что, по некоторым известиям, они хотели избрать его своим герцогом вместо Петра Бирона, которым были недовольны. Трудно, впрочем, поверить, чтобы курляндцы в своем увлечении Калиостро дошли до такой степени, но тем не менее, подобного рода известия намекают на то, что Калиостро вел в Митаве небезуспешно какую-то политическую интригу, развязка которой должна была произойти в Петербурге.

Шарлотта фон-дер-Рекке в своей книге называет Калиостро обманщиком, «произведшим о себе великое мнение» в Петербурге, Варшаве, Страсбурге и Париже. По ее рассказам, он говорил на плохом итальянском и ломаном французском языках, хвалился, что знает по-арабски. Однако проезжавший в то время через Митаву профессор упсальского университета, Норберг, долго живший на Востоке, обнаружил полное неведение Калиостро по части арабского языка. Когда заходила речь о таком предмете, на который Калиостро не мог дать толкового ответа, он или засыпал своих собеседников нескончаемой, непонятной речью, или отделывался коротким уклончивым ответом. Иногда он приходил в бешенство, махал во все стороны шпагой, произнося какие-то заклинания и угрозы, между тем как Лоренца просила присутствующих не приближаться в это время к Калиостро, т. к. в противном случае им может угрожать страшная опасность от злых духов, будто бы окружавших в это время ее мужа.

Не совсем сходный с этим отзыв о Калиостро находится в записках барона Глейхена (Souvenirs de Charles Henri baron de Gleichen, Paris. 1868). «O Калиостро, — пишет Глейхен, — говорили много дурного, я же хочу сказать о нем хорошее. Правда, что его тон, ухватки, манеры обнаруживали в нем шарлатана, преисполненного заносчивости, претензий и наглости, но надобно принять в соображение, что он был итальянец, врач, великий мастер масонской ложи и профессор тайных наук. Обыкновенно же разговор его был приятный и поучительный, поступки его отличались благотворительностью и благородством, лечение его никому не делало никакого вреда, но, напротив, бывали случаи удивительного исцеления. Платы с больных он не брал никогда».

Другой современный отзыв о Калиостро, несходный с отзывом Шарлотты фон-дер-Рекке, был напечатан в Gazette de Santé. Там, между прочим, замечено, что Калиостро «говорил почти на всех европейских языках с удивительным, всеувлекающим красноречием».

При тогдашних довольно близких отношениях между Митавой и Петербургом пребывание Калиостро в первом из этих городов должно было подготовить ему известность в последнем. Калиостро употреблял все свои хитрости для того, чтобы Шарлотта Рекке поехала с ним. Он говорил ей, что примет в число своих последовательниц императрицу Екатерину П, как защитницу масонской ложи, учредительницей которой станет Шарлотта. В семействе фон-дер-Рекке Калиостро открылся, что он не испанец, не граф Калиостро, но что он служил великому Кофту под именем Фридриха Гвалдо. При этом он заявлял, что должен таить свое настоящее звание, но что, возможно, он сложит в Петербурге не принадлежащее ему имя и явится во всем величии. При этом он намекал, что свое право на графский титул основывает не на породе, но что титул этот имеет таинственное значение. Как замечает Шарлотта Рекке, все это он делал для того, чтобы, если в Петербурге обнаружится его самозванство, то это не произвело бы в Митаве никакого впечатления, т. к. он заранее предупреждал, что скрывает настоящее свое звание и имя.

Из Митавы в Петербург Калиостро отправлялся уже как проповедник, в качестве масона, филантропо-политических доктрин. По этой причине он мог, по-видимому, рассчитывать на благосклонный прием со стороны императрицы Екатерины, которая считалась в Европе смелой мыслительницей и либеральной государыней. Как врач, алхимик, обладатель философского камня и жизненного эликсира Калиостро мог рассчитывать на то, что в высшем петербургском обществе у него найдется пациентов и адептов не менее, чем их было в Париже или в Лондоне. Наконец, как маг, волшебник и чародей он, казалось, мог найти себе поклонников и поклонниц в громадных и невежественных массах русского населения. Наконец, Калиостро предполагал, что даже ограничиваясь только деятельностью масона, он мог встретить в Петербурге много сочувствующих ему лиц.

Согласно исследованиям Лонгинова «Новиков и мартинисты», масонство было введено в России Петром Великим, который, как рассказывали, основал в Кронштадте масонскую ложу и имя которого пользовалось у масонов большим почетом. Положительное же свидетельство о существовании в России масонов относится к 1738 году. В 1751 году их немало было уже в Петербурге. В Москве они появились в 1760 году. Из столиц масонство распространилось в провинции. В это время масонские ложи уже существовали в Казани, а с 1779 года — в Ярославле. Петербургские масоны горели желанием быть посвященными в высшие степени масонства. Поэтому, как предполагал сам Калиостро, его появление не останется без сильного влияния на русское масонство.

При таких условиях Калиостро прибыл в Петербург в сопровождении Лоренцы. Здесь он, прежде всего, хотел обратить на себя внимание самой императрицы. Однако он не смог не только побеседовать, но даже увидеться с ней. По этому поводу Шарлотта фон-дер-Рекке пишет следующее: «О пребывании Калиостро в Петербурге я ничего верного сказать не могу. По слуху же, однако, известно, что хотя он и там разными чудесными выдумками мог на несколько времени обмануть некоторых особ, но в главном своем намерении ошибся». В предисловии к ее «Описанию» говорится, что «всякому известно, сколь великое мнение произвел о себе во многих людях обманщик сей в Петербурге». И далее, в сделанной, по-видимому, переводчиком сноске указывается, что «у сей великой Монархини, которую Калиостру столь жестоко желалось обмануть, намерение его осталось втуне. А что в рассуждении сего писано в записках Калиостровых, все это вымышлено и таким-то образом одно из главнейших его предприятий, для коих он от своих старейшин отправлен, ему не удалось; от этого-то, может быть, он принужден был и в Варшаве в деньгах терпеть недостаток, и разными обманами для своего содержания доставать деньги».

Из других сведений, почерпнутых из иностранных сочинений о Калиостро, оказывается, что он явился в Петербург под именем графа Феникса. Сразу после своего приезда Калиостро заметил, что известность его в России вовсе не была так громка, как он полагал прежде. Он, как человек чрезвычайно сметливый, понял, что при подобных обстоятельствах ему невыгодно было выставлять себя напоказ с первого же раза. Поэтому Калиостро повел себя чрезвычайно скромно, без всякого шума, выдавая себя не за чудотворца, не за пророка, а только за медика и химика. Жизнь он вел уединенную и таинственную. Между тем это обстоятельство еще более обращало на него внимание в Петербурге, где известные иностранцы были постоянно на первом плане, причем не только в высшем обществе, но и при дворе. В то же время он распускал слух о чудесных исцелениях, совершенных им в Германии никому неизвестными способами, и вскоре в Петербурге заговорили о нем, как о необыкновенном враче. Со своей стороны и красавица Лоренца успела привлечь к себе мужскую половину петербургской знати и, пользуясь этим, рассказывала удивительные вещи о своем муже, а также о его почти четырехтысячелетнем существовании на земле.