Татьяна Ревяко - Тюрьмы и наказания: Инквизиция, тюрьмы, телесные наказания, казни

Родственником зэка быть очень тяжело. Это значит годами стоять в очередях, терпеть унижения и постоянные «нельзя», учиться давать взятки и искать деньги на них. Это значит осваивать феню и правила конспирации, чувствовать себя личным врагом власти, переполняться ненавистью в роду человеческому, вообще находить в себе много плохого, о чем раньше и не подозревал. Все это предстоит родственникам зэка. В обмен на лишения родственников зэк будет получать посылки, письма, свидания. Без этих знаков заботы, без ощущения того, что тебя помнят, без дозволенных к получению пряников на зоне прожить очень трудно, иногда невозможно. Чем теснее связь зэка с домом, тем менее испорченным он возвращается. Но испорченным он вернется обязательно — к этому родственники тоже должны быть готовы.

(По материалам газеты «Совершенно секретно», №№ 4, 5, 7, 1992 г.)

…Год 1987-й. Из постановления городской прокуратуры: «Учитывая, что для решения возникающих в ходе следствия вопросов необходимо произвести эксгумацию трупа Кравцова Николая Павловича»… Экспертам предстояло выяснить причину смерти.

А причина, казалось бы, была предельно ясна: «Смерть Кравцова наступила в результате заболевания туберкулезом легких». И это заключение патологоанатомов вряд ли вызвало бы сомнение, если бы не рентгеновский снимок, сделанный незадолго до кончины, и запись в медкарте: «Легкие без особенностей».

Итак, истинная причина смерти ставилась следователем И. Поветкиным под сомнение. Но сомнение это разрешить по прошествии двух лет было практически невозможно. Тем не менее эксперт, внимательно исследовав останки, обнаружил: «Скальпированную обширную рану головы, раневые поверхности в области крестца, левой голени и левого плеча; прижизненные переломы ребер и тела грудины».

Это все, на что была способна экспертиза. Остальное же оставалось тайной, которую унес в могилу двадцатидвухлетний Кравцов. Но надежду вселяла одна-единственная строчка из акта экспертизы: «По давности переломов можно высказаться о сроке в 3—12 месяцев до момента смерти…»

Из короткой же биографии Кравцова было видно, что этот последний отрезок жизни он находился в следственном изоляторе города Ставрополя. В одной из тюремных камер…

Это была самая рядовая камера СИЗО. Ряды двухъярусных коек, обшарпанный длинный стол с кучкой костяшек домино, параша в углу и традиционная решетка на двухметровой высоте от каменного пола. И тем не менее данная камера явно выделялась в ряду других, отличаясь по местному своему статусу в уголовной среде. Об этом говорили материалы уголовного дела № 23005, которое вел старший следователь горпрокурату-ры И. Поветкин.

«Когда меня поместили в камеру, — показал бывший заключенный В. Каменамостский, — то сразу спросили, знаю ли я, что это за камера. Я ответил, что не знаю. И сокамерник Шеховцев сказал, что в эту камеру просто так не сажают…»

Из показаний контролеров изолятора: «Был случай, когда заключенный Стусов, содержавшийся в этой камере, говорил мне, что их «хата» держит в подчинении весь изолятор… Однажды, помню, один молодой осужденный «выламывался из той камеры, говорил, что если его не уберут оттуда, то он вскроет себе вены».

И тем не менее, мало кто знал, что крылось там, за глухими засовами двери, ведущей в камеру. Но, чтобы понять, что же происходило по ту сторону двери, обратимся к некоторым добровольным явкам с повинной, написанным в стенах этой тюремной обители…

«Я, Кошик В. Н., после освобождения из мест лишения свободы 25 января совершил ряд краж из квартир в Шпаковском и с. Грачевка… В районе хутора Садового я облил труп Митинева бензином и поджег его… Выскочил из машины и выстрелил в пассажира через стекло, который сидел рядом с водителем…»

Проведенный следственный эксперимент не подтвердил, а, напротив, поставил под серьезное сомнение то, что эти преступления совершил именно Кошик. Тогда кто же? И зачем Котику оговаривать себя?

Не меньше удивляли и другие явки с повинной. Заключенный Семенов, например, убеждал, что совершил «изнасилование». С той же легкостью шли на самооговор заключенные Амбросашвили, Подкопаев, Лыков и многие другие. Они «крали» и «грабили», «убивали» и «насильничали». Но надуманные эпизоды рассыпались как карточные домики. И единственное, что объединяло их, так это то, что многие из них были написаны за дверью все той же камеры под номером 19…

Особой зоной являлась эта тюремная территория для рядовых контролеров СИЗО. Не каждый из них решался без особой надобности переступать порог этой камеры. То, что они видели в дверной глазок, видно из дела № 23005: «Заключенный Онойко прыгал на Кошкина со второго яруса кроватей. Он же поджигал на Сезко одежду… Шеховцев разбил голову какому-то цыгану».

«У одного молодого парня вместе с зубами вырывали золотые коронки нагретой ложкой — били чем-то по ложке, несмотря на то, что парень умолял этого не делать и сильно кричал от боли».

«Заключенного Халиса с силой, резко «сажали» на ягодицы, ударяя об пол…»

«Б. избивали в течение двух месяцев каждый день… С ним же насильно совершали половые акты, заставляли мазать на хлеб кал и есть…»

«Подкопаева избивали скамейкой до такой степени, что сломали ему обе руки…»

Происходящее в камере скорее походило на пытки. Какова же цель этих пыток?

«Цель избиения и совершения мужеложства — заставить любой ценой написать явку с повинной», — показал потерпевший Лыков.

Но зачем одним заключенным понадобилось понуждать других к явке с повинной? Именно на этот вопрос и предстояло ответить следователю И. Поветкину. Он-то и выяснил, что истязали арестованных несколько заключенных во главе с Долгополовым — «барином-» камеры. Он же и собирал явки с повинной. Добытые пытками явки с повинной Долгополов кому-то относил. И не только это.

Связь «пресс-хаты» с внешним миром была налажена отменно. И не случайно «барин» со своими приспешниками в отличие от остальных сокамерников пользовались определенными привилегиями. В камере можно было найти запрещенные режимом изолятора сигареты с фильтром, спички (одно из орудий пыток), даже дорогие духи. Имелись и наркотики, наглотавшись которых, изуверы принимались за свою очередную жертву.

Некоторые из жертв показали позже: «Еще до избиения меня Долгополов намекнул, что он работает на какого-то «кума». «Я написал сразу три явки, которые Долгополов передавал майору внутренних дел по кличке «цыган».

Согласно служебным характеристикам и наградным листам, в этом здании бывшей тюрьмы Николая I «строго соблюдались требования социалистической законности», а сам СИЗО состоял исключительно из «честных, грамотных и принципиальных» сотрудников. Потому-то и сыпались на кители принципиальных сотрудников СИЗО награды за отличную службу в органах МВД. Одним из таких «отличников» и являлся Виктор Петрович Лазаренко, зам. начальника СИЗО по оперативной работе. Он же «кум», он же «цыган».