Курт Воннегут - Пожалейте читателя. Как писать хорошо

Вскоре после выхода романа Курт признался мне, что стянул эту молитву из рассказа Мэри Кэтлин О’Доннелл, его студентки (и моей приятельницы). Он уверял, что никогда прежде так не поступал – ничего не воровал из текстов своих студентов. Он явно испытывал некоторый стыд по данному поводу.

Тоже мне, похищенное имущество! Вскоре после того, как он мне это поведал, я увидела эту молитву на вышитой картинке в рамочке, висящей на кухне в сельском доме моей матери. Как выяснилось, «Анонимные алкоголики» взяли ее на вооружение задолго до «Бойни» и рассказа Мэри [358] Много лет этот текст приписывался теологу Рейнгольду Нибуру (1892–1971), однако, возможно, его истоки – в значительно более далеком прошлом. См. статью “Serenity Prayer Stirs up Doubt: Who Wrote It,” The New York Times , July 11, 2008. . Вероятно, Мэри узнала ее именно от них. Этот текст – общественное достояние.

Или возьмем, скажем, всякие теории социальных изменений, придуманные Воннегутом в «Сиренах Титана». Они явно выросли из реальных теорий, которые некогда создал его наставник Слоткин, о чем свидетельствует, например, такая цитата:

Вот что он [Румфорд] пишет в своей «Карманной истории Марса»: «Тот, кто хочет добиться серьезных перемен в Мире, должен уметь устраивать пышные зрелища, безмятежно проливать чужую кровь и ввести привлекательную новую религию в тот короткий период раскаяния и ужаса, который обычно наступает после кровопролития» [359] Vonnegut , Sirens , chap. 7. .

Два романа спустя Воннегут, судя по всему, применил эти теории для создания персонажей и «привлекательной новой религии» – боконизма. Пятьдесят восьмая глава «Колыбели для кошки» под названием «Особая тирания» повествует о том, как «новые завоеватели» вымышленного острова Сан-Лоренцо

мечтали осуществить в Сан-Лоренцо утопию.

С этой целью Маккейб переделал всю экономику острова и все законодательство.

А Джонсон придумал новую религию. Тут Касл снова процитировал очередное калипсо:

И еще:

Боконон [друг Маккейба] был убежден, что здоровое общество можно построить, только противопоставив добро злу и поддерживая высокое напряжение между тем и другим [360] Vonnegut, Cat’s Cradle , chap. 47. .

С этой целью данную религию запретили. И учредили особые законы. Вот один из них:

КАЖДЫЙ ИСПОВЕДУЮЩИЙ БОКОНИЗМ НА ОСТРОВЕ САН-ЛОРЕНЦО… УМРЕТ НА КРЮКЕ! [361] Vonnegut, Cat’s Cradle , chap. 61.

В общем, поприветствуем славные времена.

Еще из К. В.:

Уж не знаю, как там другие объясняют свои выдумки. Мои книги – это протест против всяких объяснений. Меня жутко бесит, когда мне растолковывают, что происходит [362] Todd, “Masks,” 39. .

«Курт по-своему смотрел на людей, особым образом создавал своих персонажей, – говорит Сидни Оффит. – Возьмите Билли Пилигрима в “Бойне номер пять”. Он кажется каким-то басенным персонажем. Если бы мы с вами писали историю о Дрездене, мы пытались бы выжать из этих сцен все возможные эмоции. А вот Курт – нет.

Зато в историях Курта всегда происходило нечто еще, в них крылся второй план, духовный. Сама по себе религия – это такой вот второй план, духовный прыжок ‹…›. У Воннегута, можно сказать, происходят научно-фантастические прыжки» [363] Offit, Library of America , 6. .

Если вы долго и упорно продолжаете писать, вопросы, которые вас заботят, будут снова и снова проступать – в самых разных формах.

Даже спустя много лет после того, как Воннегут, по его собственным словам, окончательно разделался с самоубийством своей матери, написав «Завтрак для чемпионов», это событие продолжало воплощаться в его текстах [364] Kurt Vonnegut to José Donoso, 26 May 1973, José Donoso Papers, Department of Rare Books and Special Collections, Princeton University. . Более того, три романа спустя он подошел к нему еще более прямо. Речь идет о романе «Малый не промах»:

Я охотно попытался бы подробнейшим образом проанализировать характер Селии Гувер, если бы думал, что это имеет хоть какое-то отношение к тому, что она покончила с собой, наглотавшись «Драно» [365] «‹…› Смеси соды и алюминиевого порошка, предназначенной для прочистки канализации» («Завтрак для чемпионов», гл. 6). . Но как фармацевт я считаю себя обязанным отдать должное амфетамину, который ее до этого довел.

Вот предостережение, прилагаемое в обязательном порядке к каждой партии амфетамина при выпуске с фабрики:

«Амфетамином часто злоупотребляют. Наблюдается привыкание, возникает наркомания, тяжелые нарушения социальной адаптации. Известны случаи, когда пациенты самовольно увеличивали дозы в несколько раз. Резкое прекращение приема после длительного употребления больших доз вызывает апатию, депрессивное состояние; отмечены изменения в электроэнцефалограмме во время сна.

Хроническое отравление амфетамином вызывает острый дерматоз, бессонницу, раздражительность, повышенную возбудимость, изменение личности. Наиболее тяжелые симптомы хронической интоксикации дают картину психоза, почти неотличимого от шизофрении».

Угощайтесь! [366] Vonnegut, Deadeye Dick , chap. 24.

Позже повествователь-фармацевт, мысленно превращающий самые жуткие свои воспоминания в пьесы, вспоминает, как Селия постучались к нему в заднюю дверь, выпрашивая еще одну дозу. «Существо повернулось ко мне, и я увидел изборожденную морщинами маску с почти беззубым ртом – все, что осталось от лица Селии Гувер, когда-то первой красавицы города».

Руди.Вы пришли, потому что вас больше не пускают ни в одну аптеку. И я вам не дам этот яд, хотя бы сам Господь Бог выписал вам рецепт. А теперь вы скажете, что вовсе меня не любите.

Селия.Просто не верится, что ты такой злой!

Руди.Кто же тот добряк, что травил вас столько лет? Знаю, доктор Митчелл – заодно с владельцами аптеки на Фэйрчайлдовских холмах! Теперь они до смерти перепугались, что довели вас до такого состояния. Но слишком поздно [367] Vonnegut, Deadeye Dick , chap. 23. .

Всё вышеприведенное – выдумка. Мать Воннегута не глотала «Драно». У нее не было амфетаминовой зависимости. Вот что произошло на самом деле (опять же, по словам Воннегута):

‹…› Когда моя мать тронулась умом, а было это задолго до того, как тронулся умом мой сын, задолго до того, как мой сын родился, – когда это с ней случилось и она в конце концов наложила на себя руки, я решил, что тут все дело в скверной химии, и до сих пор так думаю, хотя у нее было ужасное детство. Два пагубных для нее химических вещества могу даже назвать конкретно: фенобарбитал и алкоголь. Оба они, конечно, не сами по себе взялись, ей наш семейный врач велел принимать фенобарбитал, потому что она плохо спала [368] Vonnegut, Fates , chap. 2. .