Курт Воннегут - Пожалейте читателя. Как писать хорошо

В художественном тексте Воннегут заостряет правду – как поступает всякий хороший прозаик.

Ну так вот, насчет правды и вымысла. Как-то раз я посетила устроенную журналом Slate конференцию, посвященную «Бойне номер пять» и фанфикам. Участники этого мероприятия из числа сотрудников редакции журнала утверждали, что мать Курта страдала от амфетаминовой зависимости и ведрами глушила «Драно».

Они перепутали вымысел с фактами. Плохо подготовились.

Заботящие вас проблемы могут не только всплывать в ваших произведениях почти без вашего ведома: вы можете намеренно перерабатывать их, развивать соответствующие темы. Так или иначе и при интуитивном, и при целенаправленном подходе полезно иметь в виду уже упомянутый здесь пример из практики Воннегута: то, как на страницах своей прозы он буквально воплотил в жизнь трюизм «Все люди сотворены равными».

Такое воплощение имеет место, скажем, в его первом романе «Механическое пианино», где персонажи обсуждают эту идею:

– Что ж, я считаю, что вывешивать для общественного обозрения показатели интеллекта [369] Теперь даже в русскоязычной литературе обычно используется сокращение IQ. каждого – это трагическая ошибка. Я думаю, что первое, что придет в голову революционерам, – это перебить всех, у кого ПИ выше, скажем, 110.

‹…›

– ‹…› Все сейчас подготовлено для классовой войны на сравнительно определенных демаркационных линиях ‹…›. Критерий ума лучше денежного критерия, но лучше вот на сколько. – И Лэшер отмерил примерно одну шестнадцатую своего ногтя.

– И это, пожалуй, самая строгая иерархия, какую только можно придумать , – заметил Финнерти. – Да и как кому-нибудь повысить свой ПИ? [курсив мой. – С. М.]» [370] Vonnegut, Player Piano , chap. 9.

В своем втором романе, «Сиренах Титана», Воннегут воплощает эту же идею в рамках общества, описанного по законам жанра научной фантастики:

Он поднял руку… и на запястье у него зазвенела насыпанная в голубой мешочек дробь.

Точно такие же мешочки были привязаны к другому запястью и к обеим ногам, а на груди и на спине лежали тяжелые железные пластины, поддерживаемые лямками.

Эти вериги представляли собой дополнительный вес, назначенный ему в гандикапе жизни.

Редуайн нес дополнительный вес в сорок девять фунтов – и гордился этим. Более сильному назначили бы вес побольше, а слабому – поменьше. ‹…›

Самые слабенькие и жалкие были вынуждены наконец признать, что скачка жизни организована честно [371] Vonnegut, Sirens , chap. 10. .

Воннегут описывает и вполне реалистичные «гандикапы»:

Но кое-кто ‹…› – немногие истинные приверженцы новой религии – выбрал себе бремя, не столь бросающееся в глаза, зато куда более характерное и эффективное.

‹…› Молодой смуглый брюнет, который был не в силах уничтожить сводившую женщин с ума хищную мужественность ни дрянной одеждой, ни отвратительными манерами, обременил себя женой, которую от секса тошнило.

А жена молодого брюнета, которая вполне могла гордиться своим значком-ключиком общества Фи-Бета-Каппа [372] Такой ключик – значок одного из привилегированных обществ студентов и выпускников колледжей в США. Подобные почетные общества обозначаются комбинациями греческих букв. Фи-Бета-Каппа – старейшее из таких обществ. , обременила себя мужем, который не читал ничего, кроме комиксов [373] Vonnegut, Sirens , chap. 10. .

«Сирены Титана» вышли в 1959 г., а два года спустя в Fantasy and Science Fiction Magazine появился воннегутовский рассказ «Гаррисон Бержерон», где главное фантастическое допущение – полное всеобщее равенство. В этом рассказе Воннегут отказался от реалистичного изображения «не столь бросающихся в глаза, зато куда более характерных и эффективных» гандикапов. Он сосредоточился на физически очевидных, тем самым сохраняя компактность рассказа, который благодаря этому бьет в цель. Получилось очень смешно. И при этом жутковато.

Представим себе гигантскую люминесцирующую жемчужину, сияние которой затмевает жалкое свечение всех жемчужинок поменьше, расположенных вокруг нее.

Вот вам Мать всех жемчужин – то есть перлов – мудрости. Эту истину Курт предложил нам в Айове. Она касается механики написания художественной прозы. Внимание:

Вы работаете в развлекательном бизнесе.

Он стоял перед аудиторией, покачивая головой над чьим-нибудь текстом, и повторял эту максиму. Снова и снова.

Помню, вначале меня это потрясло. «Развлекательный бизнес» – это было что-то про Голливуд с его грубым сверканием, глянцем и блеском.

Я лично вообще-то не собиралась никого развлекать. Я просто хотела выплеснуть скорбь и возмущение, копившиеся у меня в груди. У всех, кто занимался в мастерской, было что выплеснуть. И у наших преподавателей – тоже. Мне казалось, что к самому Курту это относится больше всего. Он тогда как раз писал «Бойню номер пять». Мы в общих чертах знали о его опыте военнопленного, о том, как над ним рвались зажигательные бомбы.

Такие переживания выжигают душу. И он еще утверждает, будто мы работаем в развлекательном бизнесе?

В конце концов я поняла, что он имеет в виду: нужно достаточно умело играть по правилам художественной прозы, чтобы иметь возможность донести до читателя, так сказать, содержимое вашего сердца, этой лавки старьевщика. Нужно орудовать подобно фокуснику или карманнику: отвлекать внимание публики захватывающими трюками, хотя на самом деле ваша главная цель – высказать то, что больше всего хочется высказать.

Недавно на одной вечеринке я заявила двум будущим магистрам изящных искусств, что это – самый важный совет Курта. Они уставились на меня с ужасом и изумлением.

Да, это один из самых трудных уроков для начинающих писателей: приходится осознать, что сама по себе обеспокоенность какой-то темой (независимо от того, что вам пришлось пережить или какую историю вы чувствуете себя обязанными поведать миру) не имеет никакого значения, когда речь идет об успешном создании произведения. Важна не сама ваша история. Важно то, как вы ее рассказываете.

Воннегут понимал разницу между тканьем сюжета и напряжением, которое заставляет вращаться ткацкий станок. Между авторским «я» и повествователем. Он многому нас учил в писательстве, но с годами я поняла: то, что он говорил насчет «развлекательного бизнеса», оказалось самым глубоким и важным его советом.

Один из персонажей «Механического пианино» восклицает:

– ‹…› Боже мой, что за пьеса. Понимаешь, с одной стороны, это будто бы и развлечение, а с другой – как много дает тебе. Боже мой! А уж если развлечение совмещается с знаниями, это и есть, понимаешь, искусство [374] Vonnegut, Player Piano , chap. 21. .