Курт Воннегут - Пожалейте читателя. Как писать хорошо

Воннегут уверял: «Я лучше, чем большинство коллег, умею шутить письменно» [542] Vonnegut, Palm Sunday , chap. 9. . Не исключено, что так оно и было. Кроме того, он лучше большинства умел шутить экспромтом. Сидни Оффит рассказывает, как однажды днем они с К. В. решили сходить на один популярный порнофильм, чтобы своими глазами увидеть, почему вокруг него такая шумиха. Фильм начался с оргии. Посмотрев с полчаса, Курт встал и вышел из зала. Сидни последовал за ним. «Хорошенького понемножку», – пробормотал Курт.

Я – профессиональный изготовитель шуток, есть и такая форма искусства, не самая важная. У меня всегда был к этому кое-какой природный талант. Тут как с мышеловкой. Сооружаешь мышеловку, взводишь пружину, мышка наступает и – бум! Мои книги – это, по сути, мозаика из массы мелких деталек, и каждая деталька – шутка. Они могут быть длиной, скажем, в пять строчек или в одиннадцать. ‹…› Вот еще почему я пишу так медленно: я стараюсь устроить так, чтобы каждая шутка срабатывала. Приходится это делать, иначе все мои книги пойдут псу под хвост [543] Vonnegut, Wampeters, 258–259. .

Как соорудить такую мышеловку?

Приманка в сочетании с подменой ожидаемой развязки – один из приемов, используемых Воннегутом. Тут имеет смысл обратиться к приведенному в прошлой главе примеру разбиения на абзацы из романа «Фокус-покус». Первая фраза – о расследовании личной жизни повествователя – настраивает вас на ожидание каких-то пикантных подробностей. Потом текст заманивает вас всё дальше. Подобно сыщику, о котором идет речь, вы предполагаете, что повествователь занимался любовью с женщиной-архитектором на чердаке, который он ей показывал. Но абзац кончается словами: «Ничего подобного».

Эта фраза поневоле останавливает взгляд. И вселяет в нас некоторое разочарование.

Но тут же – подмена развязки, соль шутки: «Любовью мы занимались поближе к вечеру…» Великолепно-скандальное начало абзаца, подчеркивающее деталь фабулы и создающее комический эффект.

А вот более изощренная ловушка, и строк в ней намного больше. В романе «Дай вам бог здоровья, мистер Розуотер» есть сцена, где главный герой Элиот Розуотер в очередной раз беседует со своим отцом-сенатором:

– Знаешь, – сказал Элиот, – Килгор Траут однажды написал целую книгу про страну, где люди боролись с запахами. Это было всенародное дело. Там у них больше не с чем было бороться – не было ни эпидемий, ни преступлений, ни войн. Вот они и стали бороться с запахами.

‹…›

– В этой стране, – рассказывал Элиот, – было множество огромных исследовательских институтов, где решалась проблема с запахами. ‹…› Но тут герой романа, он же диктатор этой страны, сделал изумительное научное открытие, даже не будучи ученым, и все исследования оказались излишними. Он проник в самую суть этой проблемы.

– Ага, – сказал сенатор. Он ненавидел произведения Килгора Траута, и ему было стыдно за сына. – Наверное, он нашел универсальный состав, изничтожавший любой запах? – предположил он, чтобы побудить сына поскорей досказать эту историю.

– О нет, – сказал Элиот. – Ведь герой был диктатором в своей стране. Он просто изничтожил все носы [544] Vonnegut, God Bless You , chap. 12. .

Речь идет не только о таком конструировании шуток. Все воннегутовские произведения пронизаны юмором – в совсем небольших деталях, единичных строчках и тому подобном. Они позволяют нам как бы бросить взгляд на реальность, преломленную его комической линзой.

Он расчленяет визуальные и лингвистические метафоры, он вовсю обыгрывает их:

В этом полусне, полубреду перед ним вдруг предстало видение того, о чем обычно не думают, заявляя, что муж и жена – одно целое: некое чудовище, жалкое, странное и беспомощное, как сиамские близнецы [545] Vonnegut, Player Piano , chap. 6. .

Гарри… насупившись разглядывал фото юной француженки в купальном костюме.

Фред понимал, что для Гарри он – существо скучное, бесполое. Ему очень хотелось доказать, что Гарри ошибается. Он ткнул его в бок как мужчина мужчину:

– Нравится, Гарри, а?

– Что именно?

– Эта девочка!

– Это не девочка. Это кусок бумаги.

– А по-моему, девочка. – И Фред Розуотер хитро улыбнулся:

– Легко же тебя облапошить, – сказал Гарри. – Это просто типографская краска на бумаге. Да разве тут, перед нами, лежит девочка? Она где-то за тысячи миль от нас, ей даже невдомек, что мы есть на свете [546] Vonnegut , God Bless You , chap. 9. .

«Вечный покой даруй им, Господи, и да воссияет над ними свет нескончаемый» – так начинается переделанный Воннегутом текст реквиема. В скобках автор тут же замечает:

(Излишне доверчивый и все воспринимающий буквально человек, услышав такое, вообразит, что Хаксли и Кеннеди, Селин, Хемингуэй, а также моя сестра и первая моя жена Джейн, как и все прочие умершие, пытаются теперь заснуть под ослепительным сиянием включенных ламп.) [547] Vonnegut, Fates , chap. 6. .

Автор показывает, о чем на самом деле говорит язык, и тем самым дает читателю встряску, заставляя посмотреть на затасканную метафору свежим взглядом, осознать, насколько абсурдна ее буквальная трактовка.

Еще один комический прием Воннегута (неразрывно связанный с его химическим и антропологическим образованием) – своего рода псевдонаучное (зачастую псевдоантропологическое) отстраненное описание предметов:

Подвязка из башмака, стоявшего на раковине, свесилась в воду, намокла, и от нее, по чудодейственному закону капиллярности, вымок и весь носок [548] Vonnegut, God Bless You , chap. 5. .

Скверные вещества в организме Двейна заставили его выхватить из-под подушки револьвер тридцать восьмого калибра и сунуть его себе в рот. Револьвером назывался инструмент, единственным назначением которого было делать дырки в человеческих существах [549] Vonnegut, Breakfast , chap. 4. .

Кстати, все мы были прикреплены к выпуклой поверхности. Наша планета была шаром. И никто не понимал, почему мы с него не скатываемся, хотя все притворялись, что они чего-то соображают.

Но настоящие умники сообразили, что один из лучших способов разбогатеть состоит в том, чтобы завладеть порядочным куском той поверхности, к которой прикреплены люди [550] Vonnegut, Breakfast , chap. 21. .

И Курт, и его сестра Элис очень любили всякие фарсовые ситуации.

«Мы обожали Лорела и Харди [551] Имеется в виду популярный в 1920–1940-е гг. дуэт кинокомиков – англичанина Стэна Лорела (1890–1965) и американца Оливера Харди (1892–1957), в основном работавших именно в жанре фарса, «балагана». », – сообщает он в «автоинтервью», напечатанном в Paris Review (и позже перепечатанном в «Вербном воскресенье»).

И далее:

Но больше всего мы с сестрой любили, когда герой в кино со всеми прощался и торжественно уходил в чулан для одежды. И потом выбирался оттуда, увешанный шарфами и вешалками [552] Vonnegut, Palm Sunday , chap. 5. .