Яков Белицкий - Пу3шечная улица, 9

Вот еще одно свидетельство — на этот раз Владимира Алексеевича Гиляровского. В своем очерке «Купцы», вошедшем в книгу «Москва и москвичи», он рассказывает о братьях Ляпиных, не пропускавших ни одного «парадного» обеда по вторникам в Купеческом клубе («Вся Москва» за 1894 год дает справку: «Купцы первой гильдии. Большая Дмитровка, собственный дом. Шерсть и сукно»).

После одного из таких обедов старший из братьев занемог: в дом на Большой Дмитровке срочно пригласили Захарьина. «Через минуту профессор, миновав ряд шикарных коМнат, стал подниматься по узкой деревянной лестнице на антресоли и очутился в маленькой спальне с низким потолком.

Пахло здесь деревянным маслом и скипидаром. В углу, на пуховиках огромной кровати красного дерева, лежал старший Ляпин и тяжело дышал.

Сердито на него посмотрел доктор, которому брат больного уже рассказал о «вторничном» обеде и о том, что брат понатужился блинами,— так, десяточка на два перед обедом.

— Это что? — закричал профессор, ткнув пальцем в стенку над кроватью.

— Клопик-с...— сказал Михалыч, доверенный, сидевший неотлучно у постели больного.

— Как свиньи живете. Забрались в дыру, а рядом залы пустые. Перенесите спальню в светлую комнату! В гостиную! В зал!

Пощупал пульс, посмотрел язык, прописал героическое слабительное, еще поругался и сказал:

— Завтра можешь встать!

Взял пятьсот рублей за визит и уехал».

Фамилия Захарьина многократно упоминается в дневниках и письмах семьи Толстых. О посещении Захарьиным Льва Николаевича Софья Андреевна делает памятную запись и в декабре 1879-го и весной 1887 года; «Материалист Захарьин» — приводит она слова Толстого в августе 1894 года.

А вот что писала в дневнике Татьяна Толстая (1871): «Знаменитый в то время доктор Захарьин, хо-роший знакомый моего отца, посоветовал моим родителям каждое лето, хоть на короткий срок, освобождать нас от уроков».

Есть и такая любопытная запись — она в дневнике у секретаря Л. Н. Толстого Валентина Федоровича Булгакова. «В доме Толстых в Долго-Хамовническом переулке был затеян костюмированный бал — представляли знаменитых людей. Гости оделись под «самого Толстого», под композитора Николая Рубинштейна, под доктора Захарьина...»

Но, пожалуй, самым главным здесь будет письмо самого Льва Толстого Захарьину в апреле 1887 года: «Дорогой Григорий Антонович! Пишу Вам в первую свободную минуту, только с тем, чтобы сказать Вам, что я очень часто думаю о Вас и что последнее мое свидание с Вами оставило во мне очень сильное и хорошее впечатление и усилило мою дружбу к Вам. Прошу Вас верить и любить меня так же, как я Вас. Ваш Л. Толстой».

Врачебный талант Захарьина очень высоко ценил Антон Павлович Чехов. «Из писателей предпочитаю Толстого, а из врачей Захарьина»,— написал он в феврале 1892 года, отвечая на анкету журнала «Север». И в письме А. С. Суворину: «Захарьина я уподобляю Толстому». В письмах родным и знакомым — десятки советов и рекомендаций «по Захарьину».

Очень характерно письмо Антона Павловича своему давнему знакомому Михаилу Дюковскому. Есть в этом письме такая шутливая фраза: «Когда я буду Захарьиным (чего никогда не будет), я дам вам 30 000 без процентов». Почему фамилия маститого профессора стоит рядом с солидной суммой денег, адресату объяснять не было нужды...

Как уже говорилось, В. А. Никольский в книге «Старая Москва» видит перст судьбы в том, что дом истязательницы Салтыковой перешел к знаменитым исцелителям — сначала к Гаазу, а десятилетия спустя к Захарьину. Захарьина, не в пример Гаазу, «доктором неимущих» не назовешь, он был в основном «доктором толстосумов». Правда, В. П. Филатов рассматривает эту захарьинскую черту под несколько необычным углом зрения: «Захарьин совершил еще одно крупное дело — он поднял значение врача в глазах тогдашнего общества. Захарьин приучил смотреть на врача с почтением, прибегая то к ударам по карману, назначая свои высокие гонорары, то прибегая к резкостям. Надо заметить, что и то и другое Захарьин делал в состоятельных слоях общества, особенно среди ожиревшего купечества...»

Нет, непросто все было в жизни Григория Антоновича Захарьина. Он принимал пухлые конверты в богатых квартирах, но он же (и это знали немногие!) в течение многих лет отдавал свое профессорское жалованье в фонд нуждающихся студентов. Он вкладывал капиталы в недвижимую собственность, но по его завещанию наследники перечисляют 30 тысяч рублей на будущий Музей изящных искусств.

Это было в ту пору, когда профессор И. В. Цветаев с горечью писал архитектору Р. И. Клейну: «Отказали Морозовы, отказали Барановы — проедают и проживают чудовищные деньги, а на цель просветительную жаль и пятиалтынного. Оделись в бархат, понастроили палат, а внутри грубы, как носороги, не пробьешь никакими возвышенными целями».

А в купленном на Софийке доме открылась «За-харьинка», как прозвали ее студенты,— дешевое общежитие для учащейся молодежи, где часто, к слову сказать, бывал у друзей, такой же бедноты, как и он сам, «студент юридического факультета и одновременно ученик филармонии Собинов, скромный юноша, в котором нельзя было предугадать будущую знаменитость»,— писал много лет спустя один из обитателей «Захарьинки» музыковед Ю. Д. Энгель.

...В архиве сохранился один интересный документ: письмо от 5 августа 1884 года, в котором правление бельгийской телефонной станции Белла просит согласия на сооружение на крыше дома со стороны Кузнецкого моста деревянной башенки, а также отведения помещения под аренду сооружаемой в Москве телефонной станции. Что-то, видно, не нравилось устроителям телефонного сообщения в доме Попова (там, где сейчас Центральная научно-техническая библиотека), в котором они находились с 1882 года, и через два года станция переменила адрес.

На первом документе о сдаче помещения в аренду телефонной компании еще фамилия Торлецких. Упомянем ее в книге в последний раз. В начале 1890-х годов эта семья исчезает из московских адресных справочников. Мелькнет, правда, однажды имя И. А. Тор-лецкого — сына почетного потомственного гражданина Александра Александровича и внука коммерции советника Александра Логиновича. Он. занимает скромную должность преподавателя портновской школы на Моховой. «Адрес неизвестен» — так и указано в книге «Вся Москва»: не пожелал, значит, сообщить. Нет упоминания о Торлецких и в подробнейшем «Московском некрополе», где эта фамилия вряд ли была бы пропущена. Видимо, наследники крупного московского предпринимателя не смогли поддержать начатое купцом Торлецким дело и добывали свой хлеб более скромными занятиями...

С 1884 года до начала нашего века адрес телефонной станции — дом Захарьиных. Нелишне отметить, что, разрешив иметь у себя в доме телефонную станцию, сам профессор телефона не признавал и никогда не пользовался им.