Яков Белицкий - Пу3шечная улица, 9

На сцену поднимались студенты Ленинградского института театра, музыки и кинематографии и старейшина московских драматургов, которому в тот год исполнилось 87 лет, Иосиф Леонидович Прут...

Список длинный, но дело не в перечне фамилий —• хочется, чтобы, знакомясь с программой вечера, читатель почувствовал ту особую, праздничную и в то же время какую-то очень домашнюю атмосферу, которой живет этот дом...

А наутро с Людмилой Сергеевной Трениной — заведующей клубной библиотекой, когда тих и как бы даже сонлив дом, мы идем не спеша по его бесконечным лестницам и переходам.

На каждом повороте я стучу костяшками пальцев по стенам, и стены чаще всего откликаются не приглушенностью камня, а дробным звуком фанеры или сухой штукатурки. И мы тогда с Людмилой Сергеевной мысленно убираем эти стены, и словно на стеклянном негативе, что положен в ванночку с проявителем, медленно и неуверенно проступают первоначальные контуры старинной планировки.

Вот Большой зал ЦДРИ. Но он был еще больше. За его счет когда-то увеличили фойе: одно окно, большое, арочное, явно принадлежало залу, другое, прямоугольное, будничное,— коридору. А в самом зале хорошо видны хоры, на которых играл когда-то знаменитый оркестр Сакса. Теперь хоров нет — там кинобудка. Она, видно, давно здесь, потому что еще в 1924 году клуб Союза коммунальников, как гласят бумаги архивов, хлопотал об этой будке, но ему несколько раз отказывали, мотивируя тем, что и так уже недавно был в здании большой пожар.

Наискосок от зала — ряд окон, тоже овальных, их любил проектировать Константин Тон — еще одно предположение в пользу его авторства. Окна заложены, остались лишь глубокие ниши. Но нетрудно себе представить, как наряден был этот коридор, когда заливал его дневной свет, а по вечерам в толстых зеркальных стеклах весело и празднично дробились огоньки свечей, позже — многоламповых люстр.

Спускаемся по лестнице. Она массивная, чугунная, а по бокам — всё двери, они ведут в разные хозяйственные помещения, многие закрыты. Что за ними? В каждом из нас еще с детства, с «Золотого ключика», живет томительное ощущение тайны при виде закрытых и заложенных кирпичом, заклеенных обоями или старыми афишами дверей...

На первом этаже — множество служебных помещений: отдел пропаганды и массовой работы (это здесь нашлась «однодневная газета»!), отдел работы с детьми, служебные кабинеты, машинописное бюро. В тесной комнатушке бюро окно — бывшая дверь на улицу. Машинистки удивляются: «Столько лет здесь работаем, а не замечали: и вправду дверь!»

Эта дверь вела с Рождественки в магазин Черенина. И девушки уже сами догадываются, что не было когда-то никаких перегородок, а был просторный зал, уставленный книжными шкафами, с высоким сводчатым потолком и большой витриной на углу, глядящей на Со-фийку. Витрина (теперь это просто большое и непрактичное окно— «Дует от него зимой!») находится почти у самого тротуара, и, заслоняя свет, сидят на узеньком подоконнике, отрешенно лакомясь мороженым, уставшие от хождения по соседним ЦУМу и «Детскому миру»,как принято писать в рекламных объявлениях,— «москвичи и гости столицы»...

Экскурсия в ЦДРИ уже не первая, долгую историю дома здесь уже знают, и кто-то спрашивает:

— А после Черенина что здесь было?

А после Черенина торговое помещение несколько раз меняло хозяев, и с начала нынешнего века здесь был популярный магазин дамских нарядов «Парижский шик», имевший отделения и па Сретенке, и в Верхних торговых рядах на Красной площади.

Сотрудницы машинописного бюро явно разочарованы: им хотелось бы, чтобы здесь находился магазин, в котором заказывала книги Анна Каренина. Но узнав, что книжное заведение Готье располагалось на углу с Кузнецким мостом, вновь приходят в хорошее настроение — там теперь хозяйственный магазин, и они в нем часто бывают.

И вновь возглас, который уже не раз приходилось слышать: «Никогда бы не подумали!»

Увы, и вправду трудно поверить, что на месте этих клетушек, занятых в разные годы под множество учреждений (особенно густо облеплен дом вывесками со стороны Кузнецкого моста), находились когда-то знаменитые на всю Москву книжные магазины, библиотеки и читальные залы при них. Где, как не в этом доме, выходящем на три знаменитые книжные улицы, вновь возродить бы книжные ряды? К лицу были бы они и Центральному Дому работников искусств.

А лестница ведет нас дальше. И вот уже последняя ступенька и последняя комната. Но... несколько раз сильно топаю ногой, и пол отвечает необычной гулкостью.

— Там внизу еще подвалы,— говорит Людмила Сергеевна,— полы перестилали, видно было.

Уж не погреба ли Московского государева пушечного двора под нами?

...Он по-прежнему полон недомолвок и того несказанного очарования, которое живет в каждом много видевшем и много" испытавшем на долгом веку старинном здании.

«Каменные массы отнюдь не мертвы — они живы, говорят, передают тайны»,— писал Александр Иванович Герцен.

Хрупкие, навечно пропитанные пылью и желтизной лет бумаги, хранящиеся в архивах, рассказали о том, чему были свидетелями вставшие на земле древнего Пушечного двора тяжелые каменные стены.

Биография любого дома — это биография тех, кто его возводил, и тех, кто потом жил в нем. А значит, и частица нашей истории, потому что судьбы людей неотделимы от судеб Отечества.