Коллектив авторов - Святой Преподобный Сергей Радонежский. Жизнеописание

12 февраля 1378 года не стало святителя Алексия… С его кончиной начинаются скорбные времена для Русской Церкви, до того скорбные и смутные, что некоторые повествователи, излагая историю этого времени и обращая внимание только на внешний ход событий, без надлежащей оценки нравственного характера тогдашних деятелей, обвиняют в корыстолюбии, честолюбии и других человеческих немощах даже таких лиц, которые за свою святую жизнь Самим Богом прославлены и Церковью чтутся в лике святых Божиих. И там выше, чище и светлее выступает в этот смутный период церковной жизни святая личность смиренного игумена Радонежского; тем важнее его служение, его личное участие в тогдашних событиях, что оно дает беспристрастному историку верное руководство для надлежащей нравственной оценки лиц и событий, дает возможность избрать верную точку зрения на того или другого деятеля и сказать слово правды сколько беспристрастное, столько же и безобидное…

По смерти святителя Алексия и сам Великий князь, и многие из знатных людей снова предлагали преподобному Сергию принять святительский жезл, но преподобный опять указал на Киприана, как законного Архипастыря. А когда Великий князь не согласился на это, то он указал на Суздальского епископа Дионисия, как человека наиболее достойного сего сана. Но Великий князь опять обратился мыслью к своему любимцу – Новоспасскому архимандриту, и Митяй избран в митрополиты. Этот гордый человек не хотел даже соблюсти должного приличия в своем положении. Еще не посвященный в сан святителя, он облачался в митрополичью мантию, носил белый клобук и золотой крест с украшенным бисером параман дом, садился на святительскую кафедру и позволял себе подвергать наказаниям не только архимандритов, но и епископов. Он внушил было Великому князю противную правилам того времени мысль – посвятить его в сан митрополита в Москве, без участия Вселенского Патриарха. Великий князь пригласил было уже и епископов для сего посвящения. Но Суздальский епископ Дионисий восстал: «Кто это учит тебя, Государь, переменять церковный закон по своему усмотрению? Не следует быть тому, чего желают от тебя и от нас». Так говорил правдолюбивый Дионисий Великому князю, и тот отказался от своего желания. Это раздражало честолюбивого Митяя; он потребовал от Дионисия объяснения: почему тот не являлся к нему на поклон? «Потому, – отвечал Дионисий, – что я – епископ, а ты только священник, не тебе судить меня». «Да я тебя и попом не поставлю! – гневно закричал Митяй. – Я своими руками спорю твои скрижали!»

Зная добрые отношения Дионисия к преподобному Сергию и подозревая, что они оба против него в заговоре, Митяй пожаловался на Дионисия Великому князю, будто он хочет ехать в Царьград, чтобы там получить себе сан митрополита, и князь посадил Дионисия под стражу. Но преподобный Сергий взял своего друга на поруки, и Дионисий был освобожден. Через неделю он действительно уехал сначала к себе в Суздаль, потом в Нижний, а оттуда поехал в Царьград, куда вызвал его Вселенский Патриарх по церковным делам. Это страшно раздражило честолюбцы Митяя против преподобного Сергия: ему всегда казалось, что преподобный Сергий действует против него заодно с Дионисием и что именно по совету Сергия покойный Митрополит Алексий не захотел иметь его, Митяя, своим преемником. «Вот вернусь из Царьграда, – хвалился он, – тогда до основания разорю монастырь Сергиев». Эта похвальба дошла до смиренного сподвижника. «Молю Бога, – сказал на это старец, – чтобы он не попустил Митяю разорить место сие и изгнать нас без вины. Митяй побежден гордостью; он грозит обители нашей, но сам не получит желаемого и даже не увидит Царьграда».

Между тем в Москву ехал из Киева Митрополит Киприан. Когда преподобный Сергий имел случай лично познакомиться с этим святителем, нельзя сказать с точностью. До нас дошли три письма Митрополита Киприана, писанные к «преподобным игуменам Сергию и Феодору» (Симоновскому), и из первого письма можно заключить, что до 1379 года они не были лично знакомы. Письмо это писано с дороги из Любутска (ныне село в Калужской губернии), когда Киприан, узнав о кончине святителя Алексия, ехал в Москву. Вот это письмо:

«Благословение о Святем Дусе, возлюбленном сыном нашего смирения, преподобном игуменом Сергию и Феодору. Молюся Богови, да пребываете в спасении душевном с Богом данною вам братьею. Наставляйте их к путем спасенным (спасительным). Слышу о вас и о вашей добродетели, како мирская вся мудрования преобидесте (вменили ни во что), и о единой воле Божией печетеся, и о том вельми благодарю Бога, и молюся Ему, да сподобит видети друг друга и насладитися духовных словес. Буди вас сведомо: приехал есмь в Любутск, в четверг, месяца июня 3 день (1378 г.), а еду к сыну своему ко Князю к Великому на Москву. Иду же якоже иногда Иосиф от отца послан к своей братии, мир и благословение нося. Аще неции о мне инако совещают, аз же Святитель есмь, а не ратный (военный) человек; благословением иду, якоже и Господь, посылая ученики Своя на проповедь, учаше их, глаголя: приемляй вас Мене приемлет. Вы же будите готовы видетися с нами, где сами погадаете; вельми жадаю (жажду) видетися с вами и утешитися духовным утешением. А милость Божия и Святыя Богородицы и мое благословение да будет на вас!»

В ответ на это отеческое послание преподобные отправили было послов навстречу первосвятителю, но Великий князь Димитрий велел этих посланцев воротить назад. Из этого письма видно, что Киприан знал о происках Митяя, но, по-видимому, вовсе не ожидал такой встречи, какая ему готовилась в Москве. Он был расположен дружелюбно к Великому князю и вез с собой несколько священных вещей, чтобы подарить их князю. Но с ним поступили именно «как с Иосифом»: он был схвачен каким-то боярином Никифором, который ограбил Митрополита, осыпал неслыханными ругательствами и насмешками и полуобнаженного, голодного запер под стражу в сырую клеть. На другой день его с бесчестием выпроводили из столицы. Оскорбленный до глубины души святитель 23 июня остановился где-то неподалеку от Москвы и написал второе послание «честному старцу игумену Сергию и игумену Феодору». Тут он излил всю свою скорбь на эти несправедливости, сильно восставал против незаконных притязаний Митяя и предал отлучению всех, принимавших участие в нанесении ему, законному Митрополиту, такого бесчестия и поругания, какого, по его выражению, «не сотворилося есть ни над единым Святителем, како Русская земля стала». «Яз, – пишет он, – Божиим изволением и избранием великого и святого собора, и благословением и ставлением Вселенского Патриарха, поставлен есмь Митрополит на всю Русскую землю, а вся вселенная ведает (о том). И нынче поехал есмь был со всем чистосердечием и с доброхотением к Князю Великому…» Рассказав далее о том, что потерпел от Никифора, который обобрал донага не только его, но и всех, бывших с ним, и выпроводил из города на тощих клячах, «в обротех лычных», без обуви и даже без сорочек, святитель с горьким упреком жалуется: «Тако ли не обретеся никтоже в Москве, добра похотети душе Князя Великого и всей отчине его?.. А аще миряне блюдутся (боятся) Князя, занеже у них жены и дети, стяжания и богатства, и того не хотят погубите: вы же, иже мира отреклися есте, и живете единому Богу, како, толику злобу видев, умолчали есте?.. Растерзали бы есте одежи своя, глаголали бы есте пред цари не стыдяся; аще быша вас послушали, добро бы; аще быша вас убили, и вы святи…» Тут Киприан приводит церковные правила, угрожающие анафемой «купующим и продающим мздой или силой княжеской святительство», а «у вас», говорит, «стоит на митрополице месте чернец в мантии святительской и в клобуце, и перемонатка (параманд) святительская на нем, и посох в руках. И где таковое бесчиние и злое дело слышалося?.. Аще брат мой (ев. Алексий) преставился, аз есмь Святитель на его месте; моя есть митрополия!» Он свидетельствуется Богом, что его совесть чиста в отношении к Великому князю, что он всегда отдавал ему должную честь, всегда за него молился, что и в Литве он делал все, что мог, для пользы Великого князя и Русской Митрополии. А польза Церкви требует не разделения, а единства Митрополии. Указав далее на то, что никакой князь не имеет права судить епископа, даже и виновного, без собора и Патриарха, святитель восклицает: «Слыши небо и земля и вей христиане, что сотвориша надо мною христиане!.. И яз колика сила (сколько мог) хотел есмь, чтобы злоба утишилася. То Бог ведает, что любил есмь от чистого сердца Князя Великого Димитрия, и добра ми было хотети ему и до своего живота… Вы же, честнии старци и игумени, отпишите ми наборзе (поскорее, да угонит мене ваша грамота наборзе, что мудрствуете (как вы думаете)… А ко Царю-городу еду, оборонитися Богом и святым Патриархом, и великим собором; и тии (враги мои) на куны надеются и на фрязы (генуэзцев, у которых можно было брать «куны» в долг), яз же на Бога и на свою правду…»