Марина Архипова - Прощение. Как примириться с собой и другими

Похоже, что ситуации, требующие прощения, выявляют качество дружбы. Сохранится ли она или перейдет в более далекие отношения, в любом случае прощение позволяет удержать внутреннюю свободу и уважение к Другому – даже если он оказался не тем человеком, с которым нам хотелось бы разделять свою жизнь.

Враг – тот, кто сознательно и направленно причиняет мне зло. Как можно его простить, если он стремится разрушить мою жизнь? И вообще, нужно ли его прощать? Мы уже говорили о несостоятельности стратегий мести и непрощения. В конечном счете, обида и злость разрушительны прежде всего для души того, кто их испытывает. Мы прощаем не только ради Другого, чтобы освободить его от вины, возмездия, кары, но и ради себя, чтобы снова обрести покой.

Чтобы простить врага, для начала надо задуматься о мотивах его поступков, даже если эти поступки чудовищны, отвратительны и на первый взгляд не имеют никакого оправдания.

Александр Блок с раннего детства проводил лето в подмосковном имении Шахматово, которое принадлежало его деду, химику, ректору Санкт-Петербургского университета Андрею Николаевичу Бекетову. Профессор Бекетов не был угнетателем трудового народа. О нем рассказывали, что, когда он во время прогулки встречал мужика, несущего на плече березку, он подходил к нему со словами: «Дай-ка, братец, я тебе помогу», при этом ему и в голову не приходило, что березка, скорее всего, украдена в его же лесу. Семья Бекетовых делала немало добра, учила и лечила крестьян.

Вскоре после революции 1917 года шахматовский дом был разграблен и сожжен теми же крестьянами. Блоку было очень жаль дом своего детства, особенно библиотеку, и в то же время как умный и честный человек он видел, что в революции есть своя правда, о чем и сказал с определенностью, например, в статье «Интеллигенция и революция»: «Почему гадят в любезных сердцу барских усадьбах? – Потому, что там насиловали и пороли девок: не у того барина, так у соседа. Почему валят столетние парки? – Потому, что сто лет под их развесистыми липами и кленами господа показывали свою власть: тыкали в нос нищему – мошной, а дураку – образованностью».

Действительно, «на расстоянии может показаться, что мир четко делится на виновных преступников и невинных жертв. Но по мере приближения граница между виновными и невиновными стирается, открывая нашему взору непреодолимый лабиринт серьезных и незначительных проявлений ненависти, обмана, манипуляции и жестокости, каждое из которых усиливает другое» [42] Вольф М. Презрение и принятие: Богословские размышления о самосознании, восприятии Другого и примирении. Черкассы: Коллоквиум, 2014. С. 84–85. . Отказываясь от представлений о своей несомненной правоте и несомненной преступности врага, мы открываем себе путь прощения.

Тем не менее есть в жизни и непростительные вещи. Простить срубленное дерево или сожженную библиотеку трудно, но можно. А как простить смерть близкого человека?

Когда террорист Иван Каляев метнул бомбу в московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, великая княгиня Елизавета Федоровна своими руками собрала то, что осталось от ее мужа. Ужас этого политического убийства прошел через ее сердце. Однако именно она просила императора Николая II помиловать Каляева. Более того, она посетила убийцу в тюрьме, принесла ему Евангелие и сказала, что прощает его и передает ему прощение Сергея Александровича.

Елизавета Федоровна была принципиальной противницей терроризма и призывала государя твердо пресекать все его проявления. Это не помешало ей просить о помиловании Каляева. Можно иметь определенное этическое суждение о поступке человека и при этом стараться не держать на него зла. Когда Елизавета Федоровна несет Каляеву Евангелие, это не значит, что она оправдывает терроризм. Это значит, что она, оставаясь на своих нравственных позициях, прощает конкретного человека. Она отпускает ему то зло, которое он причинил ей и ее семье, не желает ему вечной гибели.

По мнению Мирослава Вольфа, «в условиях всепроникающей греховности труд примирения должен вестись с мыслью о том, что, хотя действия человека можно осудить как достойные порицания, даже совершаемые по наущению дьявола, никто не должен быть отлучен от стремления к принятию » [43] Там же. С. 89. . Боль, которую мы испытываем, мешает нам вглядеться в лицо врага и различить в нем человека неоднозначного, способного к изменениям.

Казалось бы, офицер СС, начальник концлагеря – по определению исчадие ада. Но Виктор Франкл рассказывает о человеке, который, будучи начальником лагеря, втайне помогал заключенным, в частности, покупал много лекарств для лагерной больницы. Когда пришли американцы, заключенные-евреи спрятали его и передали военным только после того, как получили гарантии его личной безопасности. Франкл говорит: «Человеческое – это сплав добра и зла. Рубеж, разделяющий добро и зло, проходит через все человеческое и достигает самых глубин человеческой души. Он различим даже в бездне концлагеря. Мы изучили человека так, как его, вероятно, не изучило ни одно предшествующее поколение. Так что же такое человек? Это существо, которое всегда решает, кто он» [44] Франкл В. Сказать жизни «ДА!»: Психолог в концлагере. М.: Альпина нон-фикшн, 2009. С. 164–165. .

«Человек – существо, которое всегда решает, кто он» – эти слова Франкла перекликаются с известным святоотеческим определением: «Человек – это животное, которое призвано стать Богом». Свобода наша велика и неотъемлема, и христианская надежда состоит в том, чтобы ни одного врага не исключать из сообщества живых, вопреки очевидности верить в то, что каждый человек способен к покаянию, к свободному выбору добра. Мы также можем свободно выбирать, как мы будем переживать страдания, причиненные врагом.

Мирослав Вольф рассказывает историю младенца Джихада. Его мать, хорватка-мусульманка, была учительницей литературы. Во время гражданской войны соседи и коллеги избивали ее и издевались над ней. Мальчишка, ее ученик, мочился ей в лицо, а взрослые мужчины хохотали и кричали: «Так тебе и надо, вонючая мусульманка!» Она осталась в живых, уехала, и, когда у нее родился сын, назвала его Джихадом, чтобы он с материнским молоком впитал память о ее страданиях, унижениях и боли. Нимало не оправдывая мучителей этой женщины, Вольф задумывается о судьбе ее сына. Если мать не сможет простить своих врагов, он будет обречен на ненависть. Не исключено, что он станет причиной таких же страданий другой женщины: «Жертвы зачастую не могут помешать ненависти пробудиться к жизни, но ради себя самих они могут и должны отказаться ее подпитывать, стремясь полностью искоренить ее в своей душе. Если сегодня жертвы не совершат покаяние, завтра они станут преступниками, которые, обманывая самих себя, попытаются оправдать свои злодеяния пережитыми страданиями» [45] Вольф М. Презрение и принятие: Богословские размышления о самосознании, восприятии Другого и примирении. Черкассы: Коллоквиум, 2014. С. 130. .