Владимир Чугунов - Церковь воинствующая

Так было и с отцом Алексием. Бедных и неимущих он наделял, чем мог. Часть денег, которые получал от богатых почитателей, отдавал на украшение Бортсурманской церкви, но большую часть, по слову Божию, раздавал неимущим. Поскольку все священники тогда, в том числе и священники-монахи (кстати, вплоть до 1961 года, до богоборческих хрущёвских нововведений) были на «кружке», то есть получали на руки пожертвования за исправление треб и иных богослужений, а не зарплату, как теперь, отец Алексий имел возможность с неимущих и бедных за исполнение треб и служб церковных деньги не брать. Более того, благодаря этой самой «кружке» имел возможность бедным раздавать холсты, чулки, другие необходимые вещи, от своих трудов – лапти, которые плёл обыкновенно после обедни, сидя на лавочке перед окном своей кельи. Частенько крестьяне, которых постигало бедствие (пожар или падёж скота) находили у себя неизвестно кем подкинутые деньги, которые помогали им заново отстроиться и поправить хозяйство. Никто не знал, откуда приходила эта чудесная помощь, пока однажды не увидели, как отец Алексий, подобно святителю Николаю Чудотворцу, тайком подкладывал деньги одному погоревшему мужику. Такое поведение, конечно, не могло не привлечь к доброму пастырю простых и отзывчивых народных сердец.

До выхода за штат отцу Алексию много приходилось ездить по приходу для исполнения треб, и ездил он ко всем с великой радостью и готовностью. А вот в гости ходить не любил, поскольку не любил проводить время в праздности и в пустых разговорах. Поэтому от приглашений всяких постоянно отказывался. Бывал лишь, да и то в самых крайних случаях, у своей внучки, супруги отца Павла Вигилянского, у сына Льва, бездетного священника соседнего села, да у помещика села Бортсурманы Д. С. Пазухина, которого любил и уважал. Семейство Пазухиных в свою очередь глубоко почитали отца Алексия за его многотрудную праведную жизнь. Уважали и почитали его и многие другие помещики, не только из ближайшей округи, но и из соседних губерний – ездили к нему, писали ему письма, испрашивали благословения на те или иные дела, просили совета, святых молитв. Все они признавали его за великого угодника Божия, молитвенника и целителя.

Надо сразу сказать, что, практически, все свидетельства о силе молитвы отца Алексия и случаи его прозорливости относятся к последним десяти-двенадцати годам его праведной жизни. А это ещё раз напоминает ревностным не по разуму, что путь духовного совершенствования долог и труден, и далёк от всякого самочинства.

Тогда же отец Алексий стал принимать и страждущий, чающий помощи народ. Желающих предпринять какой-либо подвиг он или благословлял или отговаривал, смотря по откровению свыше. Больных и немощных исцелял молитвами своими. Страждущих утешал словом Божиим. Порою читал приходившим наставления, но всегда с такой кротостью и любовью, что невольно привлекал сердца. Единственные, к кому он относился строго, были колдуны и ворожеи. Их он даже не впускал к себе и приказывал передать, что примет только тогда, когда они покаются перед Богом и бросят своё бесовское занятие. Порицал он не только самих колдунов, но и всех, кто к ним обращался. Поскольку сам отец Алексий не любил праздности, он и других всегда учил трудиться.

По выходе за штат за девять лет до своей кончины отец Алексий передал своё место отцу Павлу Вигилянскому, как уже было сказано, женатому на его внучке от старшей дочери Надежды, а вместе с местом – и все заботы по хозяйству, и уже больше не входил в них. Таким образом, удалив от себя мирские хлопоты, отец Алексий предался высшему молитвенному подвигу – затворничеству. Домашние не тревожили его в уединении, приходя только в тех редких случаях, когда требовались их услуги.

На вид отец Алексий в это время был уже седым согбенным старцем. Лицом своим, как уверяют, очень походил на преподобного Серафима Саровского. Глаза светились миром и любовью, какой-то внутренней духовной радостью и словно озаряли всё вокруг. Взор у него был проникновенный. Казалось, он насквозь видел каждого человека, читая в его душе самые сокровенные мысли. Роста отец Алексий был небольшого. Голос у него был тихий и мягкий, как в обыденной жизни, так и при совершении Богослужений. В одежде он придерживался крайней простоты. Бельё носил из простого крестьянского холста, рясы почти никогда не одевал, а ходил в полукафтане из нанки. Последние тридцать лет своей жизни он совсем не ходил в баню, а под конец носил власяницу, в которой и был по собственному желанию похоронен. Спал он на жёстком войлоке, постоянно ходил в лаптях, сапоги надевал только в храм Божий. К старости от долгих молитвенных стояний у него сильно болели и пухли ноги, и он дома иногда ходил в вязанках. В маленькой убогой келье его были только небольшая печь, жёсткий топчан, стол с несколькими стульями и аналой, поставленный перед образом Смоленской Божией Матери с постоянно горевшей лампадкой.

Эти последние годы жизни праведника особенно наполнены разнообразными свидетельствами чудесной помощи, посылаемой Богом по его святым молитвам. Приведём некоторые из них.

В двадцати пяти верстах от Бортсурман, в небольшом провинциальном городке Курмыш, в сороковых годах XIX века жила семья Растригиных – муж, жена и дочь Татьяна, с рождения не владевшая ногами. Все провинциальные городки того времени походили друг на друга. Деревянные, редко где кирпичные одноэтажные или с полуподвалами дома, цветущие по весне сады, гуляющие перед домами куры, гуси, утки, гужевая дорога меж; домов главной улицы, ярмарка у церкви, а вокруг холмы, поля, леса да луга, с пасущимися стадами. Все в таких городах друг дружку знали. Поэтому и в Курмыше все прекрасно знали о родительской скорби Растригиных. Сочувствовали, жалели больную девочку. Особенно же, когда её выносили летом на крыльцо и сажали на стульчик. Зимой девочка сидела у окна и часами смотрела, как лепили соседские ребятишки снеговиков, катались на санках. Взгляд её всегда был задумчив и печален. А уж как скорбели родители, одному Богу известно.

Когда слух о святости жизни отца Алексия дошел до Растригиных, они, не раздумывая, решили нести в Бортсурманы свою больную шестилетнюю дочь. Растригин был человек состоятельный, торговал красным лесом, держал паром на Суре, он вполне мог бы нанять лошадей, но жена из усердия отправилась в Бортсурманы пешком. Весь путь она несла Танечку на руках. В Бортсурманы пришла под вечер. Без труда отыскала дом праведника.

Батюшка встретил их на пороге своей кельи. Назвав девочку по имени, хотя видел её первый раз в жизни, он возложил ей на голову руку, затем благословил и её, и мать, и помолился вместе с ними. На другое утро молился опять. Потом помазал ноги ребёнка маслом из горящей перед образом Смоленской Божией Матери лампадки и, благословив ещё раз обеих, отпустил, сказав, что будет молиться.