Лорена Доттай - Большие надежды

В течении года – полутора пытаемся связаться с издательством и выяснить, как продается книга. Сначала говорят, что за два с половиной месяца продалась половина тиража, но на протяжении следующих месяцев, точнее года, «кормят» одной и той же цифрой. Хотя известно со стороны: книга активно продается.

Проходит два года с момента издания книги, и решаем попросить свои деньги обратно. Списываемся с издательством, тут-то и начинается минус. В ответ на свой запрос, получаем вопрос: «Вы не знаете разве, склад издательства сгорел, а с ним – и книги». Надо же, не знали! Да, и вся база данных издательства сгорела! И даже нет копии базы данных. Надо же, склад не застрахован, надо же, до директора издательства не дозвониться, – директор уже ушел в длительный отпуск.

Получается «Конкордия». Это был такой итальянский корабль, который затонул. Погибли люди, а капитан покинул корабль в первую очередь и спрятался. Но его отыскала полиция и был суд, потому что не надо было с тонущего корабля, а надо спасать людей. Это метафора.

И вот приходит друг, потому вопрос к другу: «Что делать?» – семья еще ничего не знает, а мы… Мы умеем тексты писать и персонажей разводить – по разные стороны баррикад. А в реальной жизни как мы ориентируемся. «Что делать? – снова вопрос к коллеге и другу, – на телефон издательства посадили какую-то девушку, та ничего не решает и не несет ни за что ответственности.

Оба смеемся. Вдруг вспоминается, как предупреждали, что можно остаться в минусе… Но не в таком же! – пищит внутри него голосок. – Вот! Самое время – стреляться!

Да, и предупреждал ни кто-нибудь, а бывший сотрудник издательства, надо было прислушаться. Потом вспоминается – краем уха слышишь, но не вникаешь – как обращаются с некоторыми авторами и их текстами. Не принимаешь во внимание. Мы ведь думаем, что какие-то особенные, и с нами того не произойдет, что с другими происходит.

Наконец, друг выдает на прощание, да, друг по литературному цеху, стоя уже в дверях:

«С издательствами – как с мужчинами… попадаются и проходимцы…»

«Да, но у них на главной странице в интернете такие высокие и красивые слова о духовности… о моральных принципах… и прочие возвышенные вещи…» Вдруг сдуваешься при таких словах, понимая глупость свою и наивность… И начинаешь улыбаться и даже смеяться, потому что ситуация абсурдна и похожа на анекдот.

В конце концов, друг говорит: все эти проходимцы должны быть застрахованы от всяких пожаров, – и выходит за дверь.

Садишься в кресло, зажимаешь голову руками и даешь клятву не писать больше никаких книг, потому что книги большей частью написаны не чернилами, а кровью. Может быть, еще и напишешь… но издавать… Как быть уверенной, что не попадешь больше в ловушку. А в ловушку попадаешь, когда не знаешь, что это ловушка.

А душа у писательниц ранимая, а не только у их героинь. Ведь героинь они списывает с самих себя, и когда они у нас плачут и страдают – это потому что мы когда-то плакали и страдали. И, когда Гете застрелил своего Вертера, это означало, что он сам то и дело «стрелялся» от всего, что переживал и видел. А когда не помогало убить своего героя – единственный выход его был – побег из страны, например, в Италию.

Хорошо, когда есть куда сбежать – в другую страну. Но и на это нужны деньги. Которые вложены в издательство, которое «сгорело». Это был важный урокдля начинающей писательницы.

Иногда приходится признать: хотя книга вышла, она не стала популярной, а на новую нет сил, и главное – не знаешь, как сказать семье о своем поражении. И какова будет реакция домашних? – Крик? Скандал? Хлопанье дверями? И неизменные фразы (они уже возникли в голове, ведь у нас богатая фантазия и готовые диалоги в голове на любую тему): «Я тебе говорил! Мы тебя предупреждали! Какой эгоизм: ты слушаешь только себя! – и вот результат!»

Вздрагиваешь от этих реплик, которые еще – еще! – не были произнесены никем из домашних, потому как те еще ничего не знают, а мы на каждый упрек давно приготовили возражение в свою защиту.

Да, предупреждали! Да, говорили! Да, она вас не слушается, потому что слушает только саму себя. Свой внутренний голос. Он и помогает писать и вообще творить. Другие называют это интуицией, третьи – Музой, четвертые – талантом. Все равно, как это называют, как это называется, – главное, чтоб ОНО было, неявно присутствовало в жизни.

Да, говорили домашние и предупреждали, – и вот – нет результата… или отрицательный результат – это тоже результат?

Долгое время сидишь так в своем старом кресле, зажав голову руками. Близится четыре часа пополудню. Скоро домашние начнут собираться в гостиной, рабочий и учебный день близится к концу. Сегодня скажу… Уже ненавидишь и себя и свою книгу… Единственное удовольствие и какая-то даже нестерпимая нежность была, когда писался текст, когда из-под пера выходила смысловая вязь, творец и наблюдатель в одном лице… От процесса получаешь удовольствие и удовлетворение, и удивление от самой себя.

Творишь и наблюдаешь за собой: что выходит из меня. Сама, словно, музыкальный инструмент, но одновременно – и музыкант, который извлекает из самого себя мелодии, симфонии, оратории… Иногда слышишь внутри себя не только музыку, но и аплодисменты и слова одобрения. В такие моменты задумываешься, не сошла ли с ума? – кажется, нет. Но кто это хлопает? – может быть, ангел-хранитель? Или та самая Муза, которая приходит, целует в лоб, а от этого сначала кружится голова, а потом из головы вдруг выбрызгивают фонтанами стихи, целые законченные куски романа, оригинальные диалоги, прекрасные лиричные описания или чудесные песенки.

И хочется, чтоб это повторялось: приходит Муза и… в такие моменты больше не принадлежишь себе, пальцы бегают по клавиатуре, торопишься в угаре, кто-то зашел в комнату, что-то спрашивают… недовольно машешь рукой, не оборачиваясь к вошедшему… сейчас не принадлежишь себе, а ей – Литературе, полностью в ее власти, больше ничья власть над нами не сильна, и нет никаких желаний кроме – сдаться ей и творить. Она завладела… это опьяняет.

Но опьянение проходит, и «опускаешься» на землю, и это «опускание» на землю может быть болезненным, ведь так быстро отвыкаешь жить на земле. Каждый такой уход – это как побег, а «возвращение» – это столкновение с действительностью, которая совсем не походит на романную.

А столкновение с издателем – это совсем не то, что встреча с Музой, та поцеловала и исчезла, такой оглушительный заряд, иногда – судьбоносный импульс, еще долгое время не можешь остановиться, текст льется словно через край, только успевай записывать. Эйфория. Общение с издателем – это опускание на землю. Надо сказать, мы не всегда желаем таких «опусканий», потому что чувствуем: ранимую душу они можно быстро превратить в инвалида, а в инвалидном состоянии душа не способна творить.