Игорь Олен - Лоскутная философия. Идефикции

110.

Человек распался, как и постиг буддизм. В целом, нет его. Что есть? Женщины и мужчины, лётчики, воры, няни, банкиры. Есть только функции, человека нет. Плюс хамы есть и пророки, хваты и трусы… Трусы особенно… Этих много, – тех, кто, страшась свобод, холит разум, кой озабочен только себя хранить.

111.

Аллегория

Мчи, мой котик, беги

в воле четырёхлапой!

Дни твои недолги:

солнце спешит на запад.

Мчи по вешней траве

вперегонки с судьбою!

«Ё» идёт после «е» —

рок идёт за тобою.

Светел радужный луг,

солнце сияет лихо!

Но, замыкая круг,

радость уходит тихо…

А пока хвост – трубой!

Цапки-царапки востры!

Котик занят игрой,

мир его – райский остров.

112.

Частное в общем. Будь уникален, неповторим в сём мире, дабы дать новое. А «возвысишься», как лжёт этика, над своей единичностью ради общего – станешь «некаким». Пробытуешь «моральную», «образцовую» жизнь, – приметную, может, и с госнаградами, – но останешься «человеком вообще», ничтожеством, лишним Богу и дьяволу, про каких известно: незаменимых нет. Рождённый с личностным голосом, ты впихнул его в хор, величащий пошлых идолов.

113.

Путь в элиту. Впал мне Иаков, самокопательный патриарх, похитивший первородство, с «Некто» боровшийся и Его, это «Некто», рекшее, что Оно, дескать, Бог, поправший, так что в итоге «Некто» признало: коль сладил с Богом – с людством тем паче. Важно не то отнюдь, что народ иудейский выкрал-де первенство. Мне не смачные древности суть важны, а доводы, что, запнув Саваофа, выиграть можно . Это лицензия на борьбу с чем-то внутренним, либо вовсе негодным, либо чрезмерным мне (чересчур-де Его во мне, Бога, в виде нотаций и поучений). Надо дерзать на всё, чхав на Бога, дабы стать избранным.

114.

Литература как инстаграм 5 5 Организация запрещена на территории РФ. ? Чем дальше, тем я уверенней в мутной жалкой моллюсковой лит. возне вокруг.

115.

Большинство афоризмов дышат не истиной, а цинизмом, пошлостью, чванством, плюс самомнением, эгоизмом и остальным подобным.

116.

Чтó это: с шапкой снега каждой зимою либо встающее из трав летом с зонтиком от ненастья, с óкулами смотреть вокруг и с подобием рта? Что радо, если в нём в ливень прячутся мошки, в холод – полёвки или в зной – жабы? Что чуть не счáстливо, если в нём селюсь я? Вхожу в него, и оно от чувств светится. Что это? Дом. Дом предков. Бог его не творил – напротив, мнил обездолить нас. Дом нам стал как убежище от Господней кары, движимым раем, в коем свыкались мы с бытием без Бога. Да, можно бросить дом, сжечь, сломать и продать его – с тем, однако, чтоб искать новый. Как, почему старинные стены, окна да печь, что прёт из почв и уходит в крышу, и потолочные с половичными доски – животворят, лелеют дух, придают энергию, укрепляют в замыслах, сохраняют лучшее, что я пережил? Отчего, в обрат, дом жив мной, ибо я его чувствую, если мы с ним порознь и он пуст, тень рая, в мареве августа, под ноябрьской моросью, под февральской вьюгою?.. Где-то стукнуло… Филин? Мыши?.. Дом, поглотив нас, поднял флаг радости, и на пир стеклись гости. Он не провидит, что будет вновь один. Кровь, качнувшая жилы, станет и радость сникнет. Пусть он нас любит – он дом наездов, кой согревают, чтоб после выстудить, наполняют, чтоб после бросить, холят, чтоб позабыть вдруг. Он место редких встреч, затяжной разлуки, краткого счастья, комканых празднеств, горькой надежды, сирой приязни и безответной, скорбной любви… Я встал к стене, увлажняя кожу. Что, конденсат – плод сред, бесчувственной стылой каменной и воздушной, тёплой от печки? Не конденсат, нет. Отчий дом плачет.

117.

Он вывез девушку из таджикского кишлака Нармахо и демонстрировал, как она, гружёная, волоклась за ним как носильщица, а когда обращался к ней, она падала ниц прилюдно. Он называл это всё – «театр».

Факт делает вклад в теорию, что наш мир есть мужской по сути; Ж в нём – прислуга. Женское тело, женские мысли – следствие умыслов относительно женского. Но и женская самоё «природа» – дело идеи. Женское и мужское – не биология, а искусственный акт. Отсюда, патриархат превратен. Пол-человечества стало вроде обёртки члена. Время разрушить пол, о чём Павел рек, что, мол, здесь вся « тайна » (Еф. 5, 32).

Мир – сексуален (т. е. делён на пóлы). Рай – эротичен.

118.

Про эволюцию и другое. Есть «корточкисты» – те, кто справляет нужды на корточках (Лао Шэ). «Приседающие» – используют стульчаки. Последние могут к вам не приехать, если нет стульчака. Не вы интересны (или не столь важны), а условия отправления нужд, в чём явный прогресс «разумного» homo sapiens.

119.

Он признался в любви любимой, что с ним рассталась. Впредь он боялся слов о любви. Слова перестали что-либо значить.

120.

Понял, чтó я искал всю жизнь, почему чужд миру. Я жил в России «социализма», а это значило, что я должен был помнить перечень всех вождей и съездов с их «историческими программами», плакать, вспомнив о Ленине, славить день Октября на праздниках. Я был должен вести себя скромно и представляться в скромной одежде (раз декан отчитал даму-препода за причёску вкупе за брюки в брючном костюме), стричься стандартно, мыслить «идейно». Плюс гнёт семейный. «Добрый» отец мог вдруг оскорбить меня. Я отвык отдаваться радостным чувствам, зная, что кто являет как бы любовь к тебе – через час тебя бьёт, а лозунги, что-де «самое дорогое есть человек» – фальшивые. Потому я искал всю жизнь лишь свобод, хоть кажется, что разыскивал знаний. Но я искал их, чтоб знать свободу – мыслей, чувств, плоти… Понят я не был. Люди боятся вольной свободы, вник Достоевский. Людям дай сытость дрёмных условий. С этими целями создан бог людей – бог морали, кой гарантирует тишь да гладь вплоть до глянца ликов и полированного надгробья. Но есть Живой Бог, странный. Бог Этот требует беспокойств, мук, тягот и небывалых дел. Он от нас ждёт чуда. Жить с Этим Богом – жить в вечных войнах с миром, с родными да и с собою. Но я искал всю жизнь вот такого Бога – Бога Живого. Бог Этот значит: всё-всё возможно. (Чужд я живущим, ибо был должен сгинуть в утробе; се был план Бога. С той поры наблюдаю мир издалёка, из эмпиреев, ибо для Бога я жив условно, вне Его воли. Телом я здесь – душой я давно in aliis mundi).

121.

Жил в Тульской области. На двадцатом году реформ рынок города опустел. Торговцам был установлен сбор за любой метр почвы под их товары. Меленький бизнес в день заработает пару тысяч – их и отдай за сбор. Рынок пал в подтверждение, что у нас время власти наглой, циничной и неумелой, и в доказательство новых порций глумления в добавление к «ваучеру» как твоей «личной доли в нац. достоянии», обернувшейся воздухом, да к раздаче крестьянам бывших колхозов псевдо-наделов, также к Платошкину, обвинившему власть и севшему.