Память сердца

А может, и совсем иная причина хранила воспоминания об этом человеке. Пальцы левой руки отца Иоанна были перебиты и срослись кое-как. Откуда это? Но это осталось тайной, которую отец Иоанн унёс с собой.

Больше четырех месяцев, под следствием, в ожидании приговора, а потом этапа, провёл отец Иоанн в московских тюрьмах. 1 июля 1950 года его перевели с Лубянки в Лефортовскую тюрьму, ужесточив для него режим. Почти два месяца провёл он в камере-одиночке, куда периодически запускали «подсадных уток». Узнать их было нетрудно, они затевали такие разговоры, которые могли доставить дополнительный материал для обвинения арестованного. Это сидение нарушалось лишь изнурительными допросами, чаще ночными.

О пережитом в это время батюшка говорил редко и мало. Но судя и по тому малому, что он вспоминал, было видно, как несмотря на трудности и испытания, открытость и даже жизнерадостность не оставляли его и здесь.

Он с улыбкой вспоминал бедолагу-"утку», обескураженного разговором об академике Мааре. Заключенный Крестьянкин никак не хотел отдавать приоритет академика-словесника Маара вождю народов Сталину (незадолго до этого Сталин разразился в прессе погромной речью на академика, обвиняя его в непрофессионализме). А на вопрос, зачем батюшка хотя бы только безмолвием не согласился с провокатором, не лучше ли это было для него, он достал из памяти призыв древнего пророка Софонии: Взыщите Господа, все смиренные земли, исполняющие закон Его; Взыщите правду, взыщите смиренномудрие; может быть, вы укроетесь в день гнева Господня 60. На этом разговор и закончился.

В середине августа пришло некоторое облегчение, отца Иоанна перевезли в Бутырскую тюрьму, в камеру с уголовными преступниками. Но и это общество не мешало ему углубляться в своё основное теперь делание – молитву. Не раз во время получасовых прогулок в колодце тюремного двора с вышки через громкоговоритель звучали предупреждения: «Заключённый номер… гуляйте без задумчивости». А вот номер-то свой батюшка забыл безвозвратно.

8 октября 1950 года окончились мытарства заключенного Крестьянкина по тюрьмам. Осуждённый тройкой по статье 58–10 на семь лет лишения свободы с отбыванием наказания в лагере строгого режима, он отправлялся в Архангельскую область, на разъезд Чёрная Речка 61.

В столыпинских вагонах, до отказа набитых заключёнными, так что казалось, что репрессировали сразу половину Москвы, отбывал очередной этап, а с ним и отец Иоанн в лагерь, где предстояло провести несколько лет жизни. Поездка была запоминающаяся. Кормили по лагерному режиму: то ржавая селёдка без воды, то вода без еды. Но всё же доехали сравнительно благополучно. Два месяца сидения с уголовниками в Бутырках не прошли для батюшки напрасно. Он познакомился с этой категорией людей и увидел в них не столько преступников, сколько искалеченных преступной действительностью людей. Отец Иоанн так глубоко проникся священнической, пастырской жалостью к несчастным, к их жизни, казавшейся безвозвратной гибелью, что и уголовники в своем большинстве, чувствуя такое отношение, доброжелательно посматривали на худенького священника. Пройдет много лет, и старец Иоанн напишет: «А я бы Вам пожелал молить и просить о даровании любви. Чтобы любовь была тем компасом, который в любой ситуации покажет верное направление и любого человека превратит в друга. Это ведь тоже мной проверено, даже и в ссылке».

А тогда впереди была неизвестность, та суровая академия жизни, которая властно требует веры и настоящего глубокого познания христианства.

Разъезд Чёрная Речка встретил этап серьёзным испытанием. Всем вновь прибывшим пришлось идти через поистине чёрную речку, зинувшую на некоторых чёрной пастью могилы. Мост через бурлящий глубоко внизу поток был настлан редкими шпалами, на которые наросли гребни льда. Конвой с собаками шёл по трапам рядом с этим зловещим настилом, по которому прыгали со своими котомками уставшие от долгого пути люди. Тех, кто срывался в ледяную пропасть реки, не поднимали и за них не беспокоились, что сбегут. Река принимала каждую жёртву в свои ледяные объятия навсегда. Батюшка прощался с жизнью. Он видел, что происходит с теми, кто идёт впереди, но… «Господи, благослови», и с молитвой святителю Николаю он не заметил, как миновал опасность. Подошли к лагерю. От только что пережитого навалилась страшная усталость. А впереди – такой желанный отдых. Но в этот момент рыкающий звук громкоговорителя пообещал отцу Иоанну какую-то новую беду: «В этапе есть священник, к его волосам не прикасаться». «Что это? Насмешка? Видно, головы не сносить», – пронеслось в сознании. Но на этот раз ожидание беды было напрасным. Батюшку за всё время его заключения не стригли ни разу. И опять урок – не страшись, не бойся страха идеже не бе страх 62.

И воспринятая ещё в следственной тюрьме формула: «Не верь, не бойся, не проси» – облеклась в плоть конкретного понимания: «Не бойся ничего, кроме греха, и не имей никакого страха, кроме страха Божия».

Этап выстроился на плацу, и началось распределение по командам.

И здесь отца Иоанна ждала неприятная неожиданность. Когда дошла очередь до заключённого Крестьянкина, шпана вдруг дружно закричала: «А это наш батя, наш». На что последовал ответ: «Ну, раз он ваш, то с вами и пойдёт». Сердце батюшки сжалось от мысли, что долгое время придётся быть в обществе непредсказуемом. Но тревога его была напрасной. Распределив всех, его оставили последним и отвели в барак к «политическим», а не к уголовникам. Барак на триста человек с трёхъярусными железными нарами теперь должен был покоить утруждаемого лагерными послушаниями заключённого Ивана Михайловича Крестьянкина. А послушания были самые разнообразные, выбирать не приходилось. Долго пришлось работать на непосильном лесоповале и голодать, так как выработать жёсткую норму при своей физической слабости у него не получалось. Не он валил деревья, но они чуть было совсем не свалили его в могилу. Тогда Господь помиловал трудника, внушив начальству перевести его на более посильную работу.

С глубокой благодарностью Богу вспоминал батюшка всё то, что было даровано ему свыше в это суровое время. Он усвоил на всю оставшуюся жизнь, что только в горниле испытаний и лишений, через страдания, порождается то высокое и живое, что несомненно бывает запечатлено Духом Святым. И только любовь есть та сила, которой земнородные могут пребывать в Боге, и только любовь есть та царственная добродетель, которой хорошо и в лагерном бараке, и в уединённой келии. И только любовью сохраняется богообщение и при обращении среди ожесточённых людей, и при молитвенном общении с миром Небесным. И сколькими живыми примерами из своей лагерной жизни батюшка подтвердил этот опыт и сделанные из него выводы!