Кристина Рой - Мечтатели

-Так ты мечтаешь уподобиться Иисусу Христу?

Ну, хорошо!..

Хратский отскочил в сторону, поднял с полу верёвку и, раньше чем Степан успел опомниться, привязал его к столбу. Когда Степан увидел, что отец вытаскивает из телеги кнут, он невольно задрожал. Минутный страх перед страданием охватил его, да и солдатская гордость заговорила в нём перед таким возмутительным насилием. Но тут он вспомнил слова Блашко: «Если наступит для тебя настоящая опасность, ты отречёшься от Господа, как Пётр». Что же ответил он тогда? «Лучше бы я дал себя забить до смерти, чем отречься».

Степан закрыл глаза и замер в ожидании. Недолго ему пришлось ждать: удары один за другим посыпались на него. Они причиняли ему жгучую боль, но он закусил губы, чтобы не только не закричать, но и не застонать.

– Оставишь ты теперь свои «мечтания»?! кричал в ярости Хратский.

– От истины не отрекусь, – дрожащим от боли голосом твёрдо ответил Степан.

Удар… ещё удар, и бич сломался. Когда отец нагнулся, чтобы поднять его рукоятку, сын с выражением глубокой печали посмотрел на своего палача. На лбу Степана выступил холодный пот.

– Отец, не делайте этого! Если вы убьёте меня, моей душе вы этим не повредите, потому что «претерпевший до конца спасётся». Но от этого пострадаете вы и теперь, и в вечности. День и ночь вас будет преследовать мысль, что вы без причины убили своё родное дитя…

Эти слова, как меч, вонзились в сердце Хратского.

Он уже сознавал, что был неправ, и это причиняло ему душевную боль. Совесть ему говорила, что не нужно было так мучить сына; он должен попросить у него прощения. Другой же голос заглушал первый, твердя: «Не делай этого!« Вне себя от злости, Хратский ещё раз сильно ударил сына. Он во что бы то ни стало хотел заставить Степана крикнуть. Его страшило и бесило это молчаливое терпение и смирение, напоминавшее собою страдания Спасителя. Ему хотелось услышать человеческий крик, но до его слуха доносился лишь сдержанный стон. Наконец у Степана подкосились ноги, и он повис на привязанных к столбу руках; изо рта и носа сочилась кровь.

Хратский не видел этого. Он вышел из амбара довольный, что как следует наказал сына, исполнив то, что сделали бы мужчины в кабаке, будучи на его месте. Но домой он не пошёл, а направился в трактир, чтобы вином заглушить воспоминание о только что происшедшем.

Выходя из амбара, он не заметил стоявшего неподалёку Блашко. Последний подошёл к амбару уже несколько минут назад и стоял, прислушиваясь к тому, что происходило внутри. Он слышал удары и ругань Хратского и удивлялся, не слыша никакого ответного крика. Его обдало холодом, когда послышался слабый голос Степана. «Не бьёт ли Хратский сына за ходящую о нём молву? – подумал Блашко. – Увидим, вынесет ли Степан удары ради Христа? Скоро пройдёт у него охота хвастаться!« Совесть побуждала его войти в амбар, внутренний голос твердил ему: «Войди туда! Хратский злой человек; посмотри, что он там делает». – «Ничего, – нахмурясь, рассуждал Блашко,

– отец имеет право наказывать своего сына. Если бы он его слишком жестоко бил, я, конечно, вмешался бы в это дело».

Но вот он услышал слабый стон Степана. «Зайду-ка

я, – говорил сам с собою Блашко, – и спрошу Степана, каково страдать за Христа». Он тихонько открыл дверь амбара. Всю свою жизнь потом Блашко не мог забыть представившегося его глазам зрелища. Степан выглядел ужасно: всё его тело было в кровоподтёках, рубашка была изорвана и залита кровью.

Если бы не руки, привязанные к столбу, тело Степана лежало бы теперь на полу. «Почему ты не вошёл раньше? – – снова заговорила у Блашко совесть. – Этого бы тогда не случилось…»

Степан был без сознания. Подойдя к нему, Блашко поспешил перерезать верёвку, которой Степан был привязан к столбу, и тихонько опустил его на землю. Затем он повернул к свету его бледное, окровавленное лицо. Невыразимое сочувствие наполнило сердце Блашко, и он, почти нежно, прошептал:

– Степанко!..

Степан открыл глаза.

– Дядя, это вы? Бог помог мне остаться Ему верным, несмотря на все страдания… – произнёс он слабым голосом.

Чудная улыбка появилась на его лице. Вдруг его охватила сильная дрожь.

– Пойдём, я помогу тебе встать, Степан. Надо торопиться домой. Возьми меня на ночь к себе, дядюшка, прошептал Степан, пытаясь встать. – Мать может испугаться, и дома будет опять ссора. Бог вознаградит вас за это.

– Да. конечно, ты пойдёшь теперь к нам. Разве я дам тебя снова в обиду отцу?

Блашко помог Степану встать, но не прошли они и двух шагов, как обессиленный Степан вновь потерял сознание.

– Он его убил, и я допустил это! – простонал Блашко.

В эту минуту вся его собственная праведность, которой он всегда так гордился, показалась ему ничтожной и исчезла, как туман перед восходом солнца.

Он всячески старался привести Степана в сознание, но тот не подавал признаков жизни. Ему становилось страшно от сознания, что если Степан умрёт, отчасти в этом виновен будет и он.

В это время к амбару подошёл Пётр. Он пришёл, чтобы вместе со Степаном пойти к Блашко. Да, Степан пришёл в дом Блашко, но как?

Пётр с Блашко отнесли его туда на руках. От Блашко Пётр узнал, что Хратский избил своего сына, потому что тот «мечтатель».

– Ах, дядя! – в негодовании воскликнул Пётр. –

Если бы Степан не научил меня страху Божьему и послушанию Иисусу Христу, я сейчас пошёл бы к Хратскому и отомстил ему за всё или поджёг бы его амбар. Один Бог знает, что я сделал бы ему за его зверскую расправу над Степаном.

Всю дорогу Пётр рыдал, как дитя. Когда они дошли до мельницы, он объяснил всё случившееся испуганной Марьюшке. Все плакали, перевязывая раны Степана.

Больной дышал, следовательно, был жив. Глаза его были закрыты, он был бледен, как покойник. Всё его тело было в кровоподтёках, над виском виднелось тёмное пятно – удар рукояткой бича. Друзья делали для него всё, что могли. Когда Степана уложили, наконец, в постель, все преклонили колени, моля Господа не допустить смерти Степана, зная, что Он силён восстановить силы умирающего. До сих пор они были ещё слабы и неопытны в вере, но теперь их сердца единодушно устремились туда, где обитал их единственный Друг и Заступник, Который понимал их. Сильный озноб снова охватил Степана. Лихорадочный жар туманил его взор, и когда он, наконец, открыл глаза, он не узнал никого. Его мучила жажда, и он всё время просил пить. Склонившись над ним, Блашко услыхал, как он шептал: «Господи, помоги мне терпеливо вынести эту боль! Ты знаешь, как я страдаю и что я страдаю охотно, но мне очень тяжело. Не гневайся на отца: он не знал, что делал. Прости ему всё ради Твоих ран!«

Когда Степан приходил в сознание, он жаловался, но – не людям. Он сильно страдал, но страдал охотно во имя Христа. Теперь Блашко убедился, что у Степана была действительно другая вера, чем у него; праведность его была тоже иная. Он вспомнил о том, как поссорился с