Антоний Храповицкий - Собрание сочинений. Том I

Да, Вселенской Христовой Церкви, веру в которую исповедуем ежедневно. Нам дорог наш приход, наша епархия с ее просветительными, благотворительными и духовно-сословными учреждениями; нам дорога Поместная Российская Церковь, дорога сама Россия, геройски воинствующая и за себя, и за православных славян, но всего дороже нам на земле и на небе Христова Церковь, непогрешимая невеста Агнца, пребывающая неизменно от времен апостольских доныне и отныне до конца мира. Ради нее несут свой нелегкий крест служения церковные пастыри, ради нее подвизаются они в нужде, в бедности и унижении и не отступают от ее законов среди насмешек и злобы безбожников, еретиков, раскольников. Наши обязанности, наша работа определяется лишь в малой степени законами нашей страны, нашей Поместной Церкви: большая часть всего того, как мы обязаны молиться, чему учить, как действовать среди своей паствы, указана в законах Библии, Номоканона, Типикона, Служебника, Требника, одним словом в книгах не русских, а переведенных с греческого или древнееврейского языка; да и те сравнительно немногие постановления и обычаи, которые выработаны русскою жизнью, представляют собою почти одно только истолкование, или распространение, или дополнение начал жизни общецерковной, древневселенской в их отражении на жизни русской. Скажу более: эта самая русская жизнь, настоящая русская бытовая приходская и монастырская жизнь, а не петербургская, не полуфранцузская, не немецкая, что они собою представляют, как неполное подчинение всего нашего быта заповедям и преданиям древнего вселенского христианства?

Отнимите от нашего русского народа, от нашей русской жизни православие, и от нее ничего своего родного не останется – так справедливо выражается Достоевский. Напрасно заговорили у нас о какой-то национальной Русской Церкви: таковой не существует, а существует церковная национальность, существует церковный народ наш (и отчасти даже церковное общество), который родным и своим признает лишь то, что согласно с Церковью и ее учением, который не признает русскими русских штундистов, но не полагает никакой разницы между собою и православными иностранцами – греками, арабами, сербами. Скажите вашему крестьянину: не брани евреев, ведь Пресвятая Богородица и все апостолы были евреями. Что он ответит? «Правда, – скажет он, – они жили тогда, когда евреи были русскими». Он отлично знает, что апостолы по-русски не говорили, что русских тогда не было, но он хочет выразить такую верную мысль, что в это время верующие Христу евреи были в той истинной вере и Церкви, с которою теперь слился народ русский и от которой отпали современные евреи и их непокорные Господу предки. В Киево-Печерской Лавре ежесубботно читается на заутрене акафист Божией Матери и после него длинная-предлинная молитва, в которой воздается хвала Пречистой за то, что Она избавила свой царствующий град от нашествия нечестивых язычников и потопила их в волнах Черного моря с их кораблями и их мерзким каганом, другом бесов и сыном погибели. На кого составлена была греками и читается русскими эта молитва? На наших же предков, когда они были язычниками и обложили Константинополь в IX веке! Не с ними, значит, душа и молитва русского духовенства и народа, а с православными чужестранцами, нашими отцами по вере, как и ненавидимые евреями древние христиане продолжали именно себя считать истинными детьми Авраама и наследниками Его обетовании, согласно изъяснениям св. апостола Павла.

Такое слияние себя со Вселенскою Церковью, такое первенство нашего церковного самосознания перед национальным в узком смысле этого слова раскрылось со всею силою даже в онемеченном Петербурге, когда в нем появился в 1913 году представитель апостольской власти, Антиохийской патриарх Григорий. Огромные столичные соборы оказались тесными для несметных толп народа, желавшего молиться с высшими пастырями Церкви и бросавшегося перед ним на колени, не только в лице простолюдинов, но и высшей знати, которая забыла о своей изнеженности и по 4 часа вместе с простым народом в тесноте и духоте выстаивала торжественные службы чина Православия и архиерейской хиротонии.

Говорить ли о том, что самым родным, самым святым для себя местом на земном шаре русские люди считают «Матерь Церквей, Божие жилище», т. е. Святой град Иерусалим, а духовною столицею христианства – святую Гору Афонскую? Десятками тысяч направляют они ежегодно туда свои стопы, а сердца их стремятся туда десятками миллионов. Далеко не церковный, но понимавший Россию НА. Некрасов, когда взялся доказывать читателю, что русский народ носит в сердце великую идею, великие нравственные стремления и духовный энтузиазм, изобразил картину, как крестьянская семья слушает повествование странников о Святой Земле и прочих святынях: все тогда стихает в избе; сон отбегает от глаз старых и юных; веретено замерло в руках прялки, и восторженно умиленные лица мужчин, женщин и детей свидетельствуют наблюдателю о том, что не может пропасть или зачахнуть или развратиться вконец тот народ, который так глубоко переживает живущую в Христовой Церкви тайну нашего искупления.

На настоящую войну наш народ взирает как на освобождение христианства от ига еретиков-магометан; а конечную цель ее видит в освобождении священного Царьграда с церковью Святой Софии, Иерусалима с Господним Гробом. Все это живо интересует не только солдат наших, но, пожалуй, еще в большей степени жителей и жительниц русской и малороссийской деревни, прихожан и прихожанок, наших читателей. Последние, особенно последние, мыслят себя в известных обязательных отношениях к Святой Земле и, побывав там, рекомендуют себя самым почетным из доступных им титулом: «Я – иерусалимка».

Между тем печальная действительность настоящего политического момента очень мало соответствует такому церковному, такому евангельскому настроению и мировоззрению русского народа. Не будем уже распространяться о том, что современный «национализм» в русском обществе, в политической партии такого наименования и в литературе всячески старается совершенно отрешить себя от вероисповедного начала, от православия, от философского учения, с ним связанного, т. е. славянофильства, и открыто провозглашает себя «зоологическим», т. е. беспринципным национализмом, союзом государственной и племенной самозащиты – и только. Заметим, впрочем, что, перенося свой патриотизм на почву такого безрелигиозного, а только юридического и экономического жизнепонимания, наши писатели, ораторы и деятели должны бы именоваться не националистами, но антинационалистами, строителями не исторической России, а Петербургской, не Святой Руси, а русской Англии или Германии, русского языческого Рима, т. е. сотрудниками евреев, Вильгельма, а не русского православного народа. Для них Константинополь является только морскою крепостью и торговым портом, а не святыней всего православного мира вообще и нашего народа, в частности.