Александр Богатырев - У Бога и полынь сладка: Рассказы и очерки

— Так и сейчас говорят. Молоденьких школьниц сначала развратят, а потом чуть ли не насильно на аборт оправляют.

— Это они специально, для фетальной терапии — омолаживаются, людоеды.

— А вы знаете моего брата, отца Георгия? — обратилась к батюшке Анастасия Петровна.

Отец Антоний кивнул:

— Знаю. Прекрасный священник.

— Так наша мама, когда была им беременна, с трудом отбилась от родственников — все приказывали ей сделать аборт. Жили бедно после войны. «Нечего нищету разводить» — вот ведь как рассуждали. Но мама устояла, а ведь совсем молоденькая была. А теперь брат за тех, кто маму уговаривал сделать аборт, молится.

— Да, а скольких Пушкиных да Ломоносовыхне родилосьиз-за этих проклятых абортов!

Отец Антоний не прерывал говоривших. Он внимательно смотрел на своих духовных чад — разволновались они чрезвычайно, некоторые перешептывались друг с дружкой, другие обращались ко всем присутствовавшим. Он знал об этом страшном грехе, ведь они регулярно исповедовались у него. Но три прихожанки из сидевших двенадцати никогда в нем не каялись. Возможно, они сделали это в каком-нибудь монастыре — это были любительницы паломнических поездок, одна из них постоянно советует ездить в монастыри для генеральной исповеди, а, возможно, у этих женщин не было необходимости каяться в грехе чадоубийства.

Отец Антоний прокашлялся — все сразу умолкли.

— Вот что, мои дорогие. Тему я поднял, конечно, не застольную. Да и рожать большинству из вас, похоже, не придется. Простите! Но, поскольку вы постоянно говорите о конце света (а никто не знает ни дня, ни часа наступления его [16] См.: Мл. 13, 32. ), то от разговоров переходите к делу: кайтесь, усильте молитву и сделайте все возможное, чтобы ваши родные, близкие, знакомые и не знакомые вам женщины не делали абортов. Творите добрые дела, и да поможет вам Бог!

Батюшка поднялся, запели молитву «Благодарим Тя, Христе Боже наш…». Батюшка попрощался, благословил всех, а оставшиеся женщины дружно решили начать добрые дела с Леночки, о которой рассказал батюшка. Собрали денег и пошли домой за детской одеждой. Внуки выросли. Слава Богу, нашлось кому отдать.

2015 г.

Еще и год столетнего юбилея революции не наступил, а уже пошли словесные баталии. И не только на телевидении. В лаборатории, где работал Антон Петрович Мартынов, два сотрудника даже подрались. Один назвал октябрьский переворот «великой октябрьской революцией», другой — «катастрофой, каких свет не видывал». Да и женское население разделилось на два лагеря. Так что гражданская война до сих пор не утихла.

А ведь тридцать лет назад ничего подобного не было. Ну пошучивали в свое время над Хрущевым, обзывали «кукурузником». Про Брежнева анекдоты украдкой рассказывали. Все разделяли отношение к генсекам как к комическим персонажам, но не разделялись на враждующие группы. А чтобы про пролетарскую революцию что-нибудь плохое сказать или усомниться в ее необходимости — такое могли позволить себе немногие. Народ знал, что есть диссиденты, критикующие строй и самое революцию, но их отправляли в тюрьмы или психушки, и они не портили общей атмосферы. А теперь…

Сто лет прошло, а такое впечатление, будто революция на прошлой неделе совершилась. Хоть на работу не ходи. А может и вправду не ходить? Хватит, наработался. Антону Петровичу уж без двух семьдесят. Держат его как ценного специалиста, а то бы уж давно во дворе с пенсионерами в домино играл.

Мартынов налил себе чаю, намазал на хлеб толстым слоем арахисовую пасту и тяжело вздохнул. К этому американскому продукту он давно пристрастился. Беда, не всегда в магазине бывает. Но когда бывает, то закупает коробками. Вкусная штука это арахисовое масло. Да и других съестных изысков появилось немало. Дожили: коммунистов нет, а заморских вкусностей навалом — только плати. Слава Богу, денег хватает. Избаловался на старости лет.

А было время, когда и сливочному маслу был рад. Помнит Антон Петрович пустые полки да как унижался перед соседом — зав-складом продовольственных товаров, чтоб тот ему к праздничку копченой колбаски да красной рыбки подкинул. А сейчас хорошо живем. Можно про революцию и не вспоминать. Да кто ж ее помнит-то через сто лет?! Только по книжкам составляют мнение да по рассказам родных. А книжки такие разные… Ох уж эти книжки… Да…

А ведь у него есть свой октябрь. Правда, не столько его, сколько его деда. Тот бывало, как напьется, так кричит на всю округу: «Да я Зимний брал!». И это не пьяная похвальба, а чистая правда. Вот только штурм его был далеко не таким, как в фильме Эйзенштейна. Но об этом дед рассказал Мартынову только перед самой смертью.

Родители отвозили Антона в деревню к деду и бабушке на все лето. Деда своего он не любил. В детстве боялся, а взрослым стеснялся. Тот обижал бабушку. А бабушку Мартынов очень любил и скорбел оттого, что не мог окоротить деда, когда тот расходился по пьяному делу. Уж больно был старик могучим и гневливым. Он и в семьдесят лет не уступал молодым. Антону всегда было и страшно, и противно смотреть на его перекошенное от гнева вечно красное и потное лицо. А когда дед замахивался на бабушку, Антон готов был его растерзать. Правда, дед хоть и замахивался, но никогда жену не бил.

Пьяным он был невыносим. Ругал всех подряд: и жену, и сына с невесткой, и единственного внука. А в последние годы стал ругать и власть. Прежде-то побаивался. Но когда власть вместе с ним одряхлела, мог часами перебирать фамилии бывших коммунистических начальников, давая им самые неожиданные характеристики. То вдруг начнет Маленкова [17] Маленков Г.М. — советский государственный и партийный деятель, негласный преемник И.В. Сталина. хвалить и проклинать Хрущева, то вспомнит какого-то комиссара тридцатых годов и начнет его чихвостить. Но современных начальников не поминал. Лишь о Косыгине [18] Косыгин А.Н. — советский государственный и партийный деятель, Председатель Совета министров СССР с 1964 по 1980 гг. говорил с почтением.

Сколько себя помнил Антон, дед всегда либо что-то мастерил, либо сидел под абажуром с развернутой газетой. Прожил он восемьдесят семь лет и был самым старым долгожителем в районе. Его часто приглашали в райцентр на торжества по случаю революционного праздника как участника штурма Зимнего. Дед сидел в президиуме и даже иногда рассказывал о том, как происходило это замечательное событие. Правда, в редакции, почерпнутой из чужих мемуаров.

Когда ему перевалило за восемьдесят, к его похвальбе насчет Зимнего прибавилась неожиданно другая: «Да меня сам царь наградил!». И это он произносил только в изрядном подпитии, грозно размахивая над головой серебряной столовой ложкой. Эту ложку Антон Петрович помнил с детства. Дед всегда пользовался ею. После обеда тщательно облизывал и засовывал в задубевший от времени бархатный чехол. На черенке этой ложки были выгравированы корона и вензель. После дедовой смерти Мартынов выяснил, что это вензель Александра Третьего. Какой царь и по какому случаю он выбрал столь странную награду, выяснилось незадолго до перехода «награжденного» в вечность.