Александр Богатырев - У Бога и полынь сладка: Рассказы и очерки

У подворья большое хозяйство и большая нехватка рабочих рук. Много земли, техники, есть винный заводик, где производится кагор. Те, кто познакомился с его достоинствами, теперь служат литургию на этом кагоре и не хотят никаких других вин.

Часть земли отдана фермерам, занимающимся бахчевыми культурами. В день моего приезда во двор вкатили целую телегу дынь. Разбирать их стали не только трудники, но и соседи, живущие рядом с храмом, но в храме не появлявшиеся. Я решил пошутить — обратился к высокому молодому человеку, несшему две дыни: «Любите сладкую жизнь?». Тот улыбнулся: «У Бога все сладкое. И полынь не горчит». Три недели, проведенные на подворье, подтвердили это многомудрое суждение. Я не пропустил ни одной литургии, ни одного вечернего правила, отстоял половину вечерних служб и сподобился вкусить сладости, о которой мне поведал первый встреченный труд ник.

Если о будущем здесь говорить не решаются, то о прошедшем рассказывают с удовольствием. Об особой благодати этого места говорил старец Свято-Троицкой Сергиевой Лавры архимандрит Наум (Байбородин). Это по его молитвам собрались его духовные чада и построили грандиозный храм всего лишь за четыре года.

Один из старейших монахов монастыря, работавший на стройке простым рабочим, показал мне фотографии, отражающие все этапы возведения храма: «Представляете, только на один метр кладки уходило шестьдесят тысяч кирпичей. Бетон заливали вручную. Господь явным образом руководил и помогал нам. А дружба и любовь у всех была такая — не могу без слез вспоминать. Молю Бога, чтобы еще хоть раз в жизни такое испытать». Потом он рассказал, как во время установки на куполе креста приезжий архимандрит сказал: «Этот храм — чудо Божие. Ждите многих чудес». И на следующий день трудник Евгений, упавший с тридцатиметровой высоты, остался невредим и нечего не сломал себе. Это было первое чудо. «А потом пошли каждодневные. Мы их уже воспринимаем как закономерность. Живем под Покровом Божией Матери, где Ангелам заповедано хранить нас на путях наших».

Храм действительно чудесный. В два этажа. Служба пока ведется только на первом. Три престола. Амвон такой, что священникам и дьяконам, проходящим с каждением, требуется немало времени, чтобы пройти в оба конца. Меня потряс хор. Мужественные красивые голоса. Но когда я увидел певчих и регента, не мог поверить: это были двенадцати — четырнадцатилетние отроки. Регент Иван на мой вопрос: «Где он учился регентскому искусству?» — ответил: «Дома и в церкви. Отец у меня регент и священник. Я с детства на клиросе. Сестра моя стала ре-гентовать с двенадцати лет, и я потихоньку научился». Удивительно — за три недели, когда на долгих монастырских службах руководил хором Иван, все проходило без каких-либо сбоев. Есть еще и женский хор из сестер, живущих в кельях по соседству с подворьем. Сестры тоже поют красиво и молитвенно.

Благодать чувствуется и за пределами храма. В ста метрах начинается обрыв, а с него открывается живописный вид. Широкая, до самого горизонта, синяя гладь Азовского моря, а под обрывом холмистая долина, покрытая разноцветными пятнами: голубое — небольшое озерцо, желто-серые — выжженная трава, темно-коричневые — деревья и кусты боярышника, заросли ежевики и всевозможных колючек. Серебрятся кроны дикой маслины. Ярко зеленеют кустики, похожие на молодые туи.

Когда я стал спускаться по тропе через заросли боярышника, мне показалось, что я иду не к морю, а к Иордану. Деревца боярышника со скрученными от сильного ветра раскидистыми ветвями похожи на акации, растущие на Святой Земле. Повсюду на покрытых желтой пылью склонах темнели норы. Небольшие — змеиные, побольше — каких-то грызунов, а довольно широкие — лазы в жилища неведомых зверей. Пастух Вадим, с которым я познакомился в первый же день, рассказал, что видел огромного енота величиной с овчарку.

Я енотов не видел, змей тоже. А вот птиц увидел немало. В один из вечеров из высокой травы совсем рядом с тропой вылетело сначала два фазана, а через несколько шагов еще одна пара. Много сорок. Два раза видел белых цапель. О чайках, разумеется, и говорить не приходится. Их, как и положено над морем, несметные стаи. В этих местах нерестилища. Раньше поселок Приазовский назывался «Вольные Рыбаки». Сейчас рыбаков не видно. Рыбачат только чайки и бакланы. Чайки постоянно дерутся с теми, кто выхватывает из воды рыбку. Вместо того чтобы самим нырять, несколько птиц с криками гоняются за удачливой рыбачкой, норовя на лету выхватить у нее из клюва добычу. Когда чайки сбиваются в плотную стаю и начинают вразнобой летать по кругу, кажется, что это серебристое живое облако. Особенно красиво это кружение при закатном солнце.

В первых числах сентября каждый вечер я наблюдал за стаями птиц, улетавшими в сторону Черного моря. Казалось, они спешат за уходящим к горизонту солнцем, чтобы не остаться в темноте. Птицы потянулись на юг — стало быть, скоро наступят холода. Но утром те же птицы летели в обратном направлении: уже не высоко в небе, а над морем почти у самой воды, словно хотели, чтобы никто не заметил их возвращения. Это были бакланы. Они никуда не улетают, а остаются зимовать вдоль всего черноморского побережья. Слава Богу, тревога оказалась ложной: холода не наступили.

Послушание мне дали щадящее, и на него уходило немного времени. Работать в жару на солнцепеке я не мог из-за давления, но зато перед вечерней службой имел возможность совершать прогулки к морю и обратно.

Если идти с моря вверх по холму, то сначала появляется золотой купол и крест. Идешь к подворью и видишь, как Троицкий храм словно вырастает плавно из земли: виден все больше и больше, пока не поднимается в полную меру.

Вдоль тропы, петлявшей по склону холма, под сводом ветвей боярышника прятались от солнца коровы. Однажды пастух Вадим окликнул меня и неожиданно изрек: «Чувствуете, как сильно пахнет полынь? Это запах моего детства. А бабушка моя говорила, что судьба моя будет горькой, как полынь. Вот и напророчествовала». Он ухмыльнулся и ударил кнутом по сапогу. Корова, стоявшая рядом с ним, вздрогнула всем телом и на всякий случай метнулась в сторону. Пастух явно ждал моих расспросов о его горькой судьбе, но я извинился, пробормотал первые пришедшие на ум фразы о том, что все наладится, коль скоро он в монастыре, пожелал ему здравия и спасения и поспешил на службу. Запах полыни был действительно сильным и горьким. Ее здесь целые заросли.

По будням на службах были в основном свои: монахи, трудники да несколько благочестивых сельчан. Зато по воскресным дням храм был переполнен. В первое воскресенье я увидел старого знакомого. Он инженер-дорожник. Окончив строительство дорог и тоннелей на Красной Поляне, перевелся в Тамань и строит Крымскую переправу. С ним было несколько коллег. У храма стояло десятка три автомобилей не только с кубанскими номерами, но и многих регионов России. Самый дальний — тюменский. Я спросил хозяина тюменского авто, откуда он знает об этой обители. «Ничего о ней не знаю. Просто переправился из Крыма и еще на пароме увидел высокую церковь. Решил заехать посмотреть».