Александр Богатырев - У Бога и полынь сладка: Рассказы и очерки

Он с трепетом надел поручи, пролежавшие семьдесят лет в небрежении. Все эти годы невозможно было представить, что здесь когда-нибудь совершится Божественная литургия. И вот теперь он дерзает возродить этот поруганный, превращенный в музей храм. Нашлось все нужное для службы: подрясник, подризник, фелонь, поручи — все части облачения. В витрине обнаружили Чашу. Это была очень красивая Чаша. Как сказала Ольга, она была сделана самими заключенными из числа священников и епископов. Антиминсов же было не меньше полусотни. Они лежали друг на друге и были покрыты толстым слоем пыли. Зосима огорчился: «Вы бы их хоть чем-нибудь прикрыли, ведь это большая святыня!». На что Ольга сказала: «Я хоть и хранительница этого музея, но знаю, что миряне не могут прикасаться к антиминсу, и не у кого было брать благословения».

Зосима взял один из антиминсов, который потом и послужил в качестве престола при совершении литургии. Поскольку обещанного семинаристом вина не было, пришлось воспользоваться ординарным кагором, взятым на всякий случай для приготовления запивки. Качество его было неважное, да вино еще и забродило, но это выяснилось только тогда, когда стали причащаться. Просфор не было, купили ржаной серого цвета хлеб — другого хлеба на Соловках не нашлось. Поскольку не было престола, пришлось освятить канцелярский стол «аки сам престол». Все священные сосуды были осквернены. Нужно было прочесть соответствующие молитвы и освятить воду и сосуды.

Да еще нужно было исповедовать людей. А пришли пятьдесят человек вместо обещанных нескольких. Зосима подумал, что при таком количестве людей никакая тайна не может сохраниться, и он непременно попадет в тюрьму. Шутка ли: причастить пятьдесят человек за тайным богослужением в Соловецком концлагере! Да еще и при пособничестве должностных лиц этого музея. Это же злостное антисоветское действие. Помимо этого было еще чисто церковное нарушение: богослужение на территории другого епископа должно совершаться только с ведома и по разрешению этого епископа. В то время епископом Архангельским был владыка Исидор (Кириченко), ныне митрополит Екатеринодарский и Кубанский. Зосима не мог его посетить и испросить благословения. Да если бы и смог посетить, то благословения никогда бы не получил — Церковь была не свободна, архиерей не имел права давать такие разрешения.

На все приготовления и исповедь потребовалось не менее трех или даже четырех часов. И вот началась служба с пением и чтением по книгам, хранившимся в музее. Через несколько минут Зосима подумал, что долго не выдержит такого мучительного испытания. Он никогда в жизни не слышал подобного разноголосия и душераздирающих жалобных воплей. Должно быть, так в аду звучат стоны грешников. Вот, задумывал великое дело, а получилось нечто очень похожее на бесчиние. И действенна ли эта служба?! Но вскоре решил, что Господь не спросит с них строго, ведь эти люди с риском лишиться работы, а вместе с ней и жилья, пришли, чтобы восславить Господа и соединиться с Ним в Таинстве Причащения. А то, что вместо славословия раздаются стоны, так и понятно: почти все пришли на церковную службу в первый раз в жизни, в первый раз произносят славянские глаголы, и голоса их дрожат от чрезвычайного старания и волнения. Да и место это не для стройного пения. До партеса ли, когда все кругом полито кровью! Даже поручи, в которых он служит!..

Отец Зосима хотел, чтобы эта служба мистическим образом была началом возобновления монастыря. Тогда никому и в голову не приходило, что пройдет еще несколько лет — и все в стране изменится, и монастырь вновь откроют, и не придется таиться и бояться, что тебя застигнут за тайной службой и накажут по всей строгости советского безбожного закона.

Когда все причастились и отец Зосима залил в Чашу теплоту, произошло нечто необъяснимое: Чаша начала деформироваться. Зосиме показалось, что она расплавляется и через мгновение потечет вместе с Кровью Христовою сквозь руки. Чаша стала терять форму, гнулась, словно сделанная из пластилина. Края оплавились, ножка не слушалась, и Чашу нельзя было поставить.

Зосима не верил своим глазам: будучи химиком по образованию, он знал, что есть только один единственный металл с очень низкой температурой плавления — сплав Вуда. Был даже такой фокус: брали стакан с чаем, размешивали в нем сахар ложкой, сделанной из этого сплава, и ложка на глазах исчезала. Расплавившийся металл оставался на дне, как капли ртути, и не был виден. Но в данном случае было что-то другое. Откуда мог на зоне в советское время в Соловецком лагере особого назначения появиться сплав Вуда? Зосима подумал, что, может быть, Господь показал, ему, что тот недостойно совершил Божественную литургию. Или, возможно, все, что здесь произошло, является духовным преступлением?

Страх пронзил сердце, и в этот момент раздались страшные крики и удары в запертую дверь. Кто-то хрипло кричал: «Немедленно откройте, мы знаем, что здесь происходит!». Зосима подумал, что кто-то из присутствовавших на литургии сказал о том, что в музее будет совершаться Божественная служба, и теперь ворвется КГБ, Зосиму арестуют, и всем будет очень плохо, потому что они — участники запрещенного властями действия. Больше всего в этот момент мучила мысль о том, что он подвел своего владыку. Что делать?

Обращаясь ко всем, он тихо сказал: «Нам надо не признаваться, что мы служили литургию». А как не признаваться? В комнате пахло ладаном — Зосима кадил усердно, после его каждения казалось, что всех покрыло благодатное облако. Тогда Ольга схватила баллончик с дихлофосом и стала все опрыскивать со словами: «Мы скажем, что травили здесь клопов и тараканов». Запах дихлофоса быстро забил запах ладана. Все богослужебные предметы были спрятаны. Единственное, что невозможно было убрать, это Чаша с Христовыми Телом и Кровью. Зосима хотел поставить ее на стул с полкой под сиденьем, но побоялся пролить Святые Дары. А если бы и не пролил, то его могли арестовать, и тогда бы остались не потребленными Святые Дары. Обжигая губы и язык, Зосима стал потреблять Дары, радуясь, что Чаша все-таки не расплавилась в руках и Тело и Кровь Христовы не растеклись по полу. Когда он закончил замывание Чаши, грохот усилился до такой степени, что казалось, еще секунда и дверь выбьют ногами. Сотрудники музея пошли открывать, а Зосима быстро протер Чашу полотенцем, засунул его в карман и успел снять и упаковать подрясник.

В комнату ворвались несколько человек с криками:

— Мы знаем, для чего вы здесь собрались: вы молитесь!

Ольга спокойно возразила:

— Я как главный хранитель музея взяла на себя смелость показать то, что находится в запасниках. Многие сотрудники здесь никогда не были.