Александр Богатырев - У Бога и полынь сладка: Рассказы и очерки

Как только солдаты уходят с площади, дядя Миша оставляет в котле черпак, что-то говорит Коле, придвигает вплотную к кухонному колесу ящик из-под снарядов и уходит. Коля встает на ящик, поворачивает голову в сторону примыкающей к площади рощицы и поднимает левую руку. Через минуту возле кухни возникает оборванная фигура. Это немецкий мальчишка — Колин ровесник. Коля накладывает ему в принесенную посудину солдатскую кашу, и мальчишка исчезает. Коля снова подает знак, и возле кухни появляется новая фигура, еще более оборванная. Получив еду, новый проситель шмыгает в кусты жасмина, а на его месте оказывается очередной. Ане не видно, как немецкие мальчишки перебегают от рощицы к кухне и бегут обратно. Но ей хорошо видны печальные глаза Коли. Время от времени он с опаской посматривает на двери штаба: не выходит ли кто из наших офицеров? Но никто не выйдет. Все офицеры знают, чем он занимается, и никто не потревожит его. Аня видела, как накануне один из офицеров, глядя украдкой на то, как Коля кормит своих немецких сверстников, вытер слезу. Он же и рассказал ей о том, как Коля появился в их части.

Дядя Миша — Михаил Иванович Буневич — Колин дед. Когда наша армия освобождала Белоруссию, их полк оказался неподалеку от села, где жила его семья. Командование знало, что, отступая, немцы в этом селе сожгли дома вместе с жителями. Командир полка сам привез дядю Мишу, чтобы тот узнал о судьбе своей семьи. И он узнал от сестры, жившей в соседней деревне. Его зять ушел в партизаны и погиб незадолго до прихода Красной армии. Жену и дочь немцы сожгли вместе с домом. Выжил лишь Коля. Он спрятался в скирде соломы. Из своего укрытия Коля видел, как немецкие солдаты поджигают из огнеметов дома и стреляют в тех, кому удавалось выбрать-с я из огня. Он слышал крики матери и бабушки. Слышал, как ревела их корова. Больше он ничего не слышал. Он долго лежал без сознания, а когда выполз из своего убежища, то его подобрала и унесла к себе сестра деда, искавшая на пожарище своего двоюродного внука. Деду не пришлось долго просить командира взять Колю в полк, и они вместе с внуком дошли до Берлина.

Аня распахнула окно. Запахи жаркого лета ворвались в комнату. Она видела, как Коля постучал черпаком по пустому котлу, спрыгнул с чурбака и быстро побежал к дому, в котором жил вместе с дедом. Потом она посмотрела вниз и увидела голову в немецкой пилотке. Ее малолетний обладатель вскинул испуганный взгляд на Аню и быстро завел за спину руку с котелком. Снова пахнуло американской тушенкой.

2016 г.

В восьмидесятых годах в Петербурге (а тогда — Ленинграде) в квартире одной благочестивой женщины собирались прихожане Свято-Троицкого храма Александро-Невской Лавры и церкви во имя апостола и евангелиста Иоанна Богослова при Духовной академии и семинарии. Звали женщину Татьяной, и жила она на Невском проспекте, в полукилометре от Лавры.

Вместе с прихожанами в ее квартире бывали семинаристы и студенты академии. По воскресным дням здесь после трапезы (ее уже тогда называли «агапой» [21] Агапа — общая трапеза христиан первых веков, называемая «вечерей любви». Агапы устраивались христианами в воспоминание Тайной Вечери, на которой Спаситель установил Таинство Евхаристии. ) проходили беседы на духовные темы. Это были негласные курсы катехизации. Катехизировали мирян священники и студенты Духовной академии. Одним из них был небезызвестный Георгий Кочетков.

Проводили они беседы интересно, с сердечным горением. Эта квартира была не единственным местом их проповедей. Они миссионерствовали даже в кафе на Невском, которое в народе называли «Сайгоном». Там собиралась питерская богема, фарцовщики, студенты театрального института и университета, люди без определенных занятий, но с вполне определенно выраженной нелюбовью к советской власти.

Несколько раз в эту квартиру приходил Борис Гребенщиков с эффектными девушками и членами его группы «Аквариум». Как-то Гребенщиков появился с американским студентом-пресвитерианцем. Тот потом приходил в этот дом всякий раз, когда приезжал в Россию. Посещали этот «духовный центр» и католики-мадьяры. Через полгода они уезжали к себе на родину православными. Американец, насколько я помню, православным официально не стал, потому что его отец был главой пресвитерианской Церкви какого-то штата. Но через несколько лет в их молитвенных домах появились русские иконы, и пасомые его отца стали потихоньку избавляться от многих протестантских заблуждений.

Бывали там и греки, служившие в Храме Гроба Господня, и послушник отца Софрония (Сахарова). С его помощью несколько человек сподобились посещения монастыря в Эссексе, который основал и где был до последнего дня настоятелем схиархимандрит Софроний.

Прошло более тридцати лет. Из посещавших этот дом несколько человек стали архиереями (двое — митрополитами), не менее двадцати священниками (белыми и монашествующими). Сама хозяйка теперь монахиня, сын ее — священник, дочь — жена иконописца и многочадная мать. А те, кто остались светскими людьми, тоже стали заметными деятелями, служащими на ниве христианского просвещения и культуры.

Недавно я встретил бывшего студента университета Сергея — частого посетителя этого дома. Теперь он не Сергей, а архимандрит Зосима. Он рассказал много интересного о том, как сложилась его судьба.

Окончив университет, он уехал в город, где его отец, будучи профессором и доктором химических наук, разрабатывал новые промышленные технологии. Сергей сразу же получил должность начальника лаборатории, в которой под его началом трудилось пятьдесят человек. Он открыто ходил в церковь, что сразу же было замечено соответствующими товарищами. Эти товарищи вызвали его в свою контору и настоятельно потребовали, чтобы он прекратил эти хождения, иначе ему придется расстаться с занимаемой должностью — советский человек не может быть отрицательным примером для подчиненных.

Тогда Сергей вспомнил о беседе с отцом. Еще будучи студентом, он спросил его: «Если я вдруг стану священником, как ты к этому отнесешься?». Тот мрачно ответил: «Я скажу тебе “большое спасибо” за то, что ты преподнес мне такой “подарок”. Я от тебя не ожидал, что ты лишишь меня работы в моих преклонных летах. Я не смогу заниматься научной деятельностью: в нашей стране все построено на идеологии. Если ученый не атеист и не смог воспитать своего сына в атеизме, значит ему не место в советской науке». Сергей счел недопустимым подводить отца.

На пятом курсе он познакомился с архиепископом Новосибирским и Барнаульским Гедеоном (Докукиным). Тот предложил ему приехать в Новосибирск, обещал постричь его в монахи и дать один из лучших храмов, чтобы он мог проповедовать и использовать университетское образование с пользой для священнического служения. Только просил не получать диплом университета, поскольку тогда ему не позволят стать священником. О родителях он велел не беспокоиться: они впоследствии оценят его поступок и придут к вере. Но его духовник, игумен Адриан (Кирсанов) из Псково-Печерского монастыря, приказал окончить университет и получить диплом. Что предпринять? Ослушаться архиерея — страшно, но духовник, который говорит не от себя, а по наитию свыше, настаивал на том, что нужно обязательно получить высшее образование: «А когда получишь диплом, к тому времени и владыка Гедеон будет служить уже где-нибудь в другом месте, и никто тебя в Новосибирске не примет». Так и случилось: владыка Гедеон потом стал митрополитом Ставропольским.