Александр Богатырев - У Бога и полынь сладка: Рассказы и очерки

Я рассказал ему, как выглядела со стороны эта сцена, и назвал его пастырем добрым [23] См.: Ин. 10, 11–16. , чей глас знают, правда, не овцы, а «животные» покрупнее. Тут его детская улыбка растянулась, что называется, от уха до уха.

— Голос-то мой они знают, но чего мне их звать? Они и так всегда идут за мной, — уверенно проговорил Назарий и неожиданно начал монолог, раскрашенный метафорами и интересными умозаключениями, чего я от него никак не ожидал.

— Я коров очень полюбил. Восьмой год пасу. Хорошее это дело. Ходишь за ними или сидишь и природой любуешься, размышления всякие приходят в голову. Чего только не передумаешь и о себе, и о людях, рядом с которыми живешь. В себя поглядишь — всю свою гадость увидишь. Я люблю думать о том, что мешает мне в рай попасть. А в рай очень хочется. Я к бесам не хочу. Их в этой жизни столько повидал… тех, кто во плоти и на двух ногах.

А коровы не только молоком здоровья прибавляют, но и доброте учат. Я хоть и с кнутом — замахнуться могу на ослушниц, но не стегаю. Сам я завожусь с пол-оборота, а они меня спокойствию учат. Гляди, какие они спокойные.

Я хоть и деревенский, но коров не пас. Одно время работал электриком на ферме. Смотрел, как доярки их матом обкладывают, кричат на них, бьют. А потом говорят, что плохо доятся. А они просто не хотят жестоким бабам молоко отдавать. Я им говорю: «Кончайте материться и не кричите на коров». Подойду, поглажу, скажу: «Какая ты, Зорька, умница да красавица». Возьму аппарат и надою целое ведро. Доярки злятся. Но некоторые вывод сделали.

Я доброту люблю. Не сразу полюбил. Так-то я злой, а когда к Богу пришел, понял, что надо быть добрым и всех любить. Господь ведь — это любовь. И нам надо подтягиваться, любовь проявлять. А Господь вразумляет по-всякому. И через коров тоже.

Я в селе пасечнику удивлялся. Раздает мед в банках бесплатно. Почему? Он не отвечал, а потом и сказал, что пчелы, чем больше меду раздашь, тем больше на следующий год дадут. Это они не сами, конечно, докумекали. Так Господь нам показывает, чтобы мы были щедрыми. Сам будешь отдавать, и тебе во сто крат больше дадут. Смотри на пчел и учись. И на коров. У них тоже: покормишь хорошо, погладишь, скажешь слово ласковое — они больше молока дадут. А с матом — мат и получишь: будет корова хуже козы. От мата и цветы вянут… У меня был в общежитии цветок. Соседи матерились — и он завял.

Я всегда стараюсь людям что-нибудь приятное сделать. Сделаю людям, люди мне сделают, и Господь не оставит. Только не все это понимают. Я у нас в поликлинике конфеты все время врачам и медсестрам приносил. Они думали, я любовь от них потребую, а я говорю, что это просто так. Мне врачи вообще не нужны. И я трачу деньги на конфеты, чтобы не тратить деньги на лекарства. Господь мне за это здоровье пошлет. И так послал. Я любого двадцатилетнего завалю. И в работе обгоню… Они смеются. Не понимают, что добрыми делами мы себя от всяких бед защищаем. Они, хоть и медицинские работницы, а на уме — одно. Думали, я им байки сказываю, чтобы соблазнить… Но я уже понял, что такое грех.

Я с бабами по молодости много грешил, а потом захотел найти хорошую женщину и жениться. Пришел в церковь, принес две трехлитровые банки меда: молись, батюшка, чтоб я жену нашел. Полгода прошло — никакой невесты не видно. А батюшка дает мне записку с адресом — поезжай к старцу. Поехал. Он меня поисповедовал и сказал: «Не надо тебе жены. Иди в монастырь». Я и пошел в трудники. Восьмой год учусь у коров уму-разуму.

Это спасительные животные. А хитрые… Я тоже хитрый. Кто кого перехитрит — посмотрим. Иногда до смешного доходит. Гоню их, а они по тропке к одному дому. Там то одно, то другое разложено — овощи всякие. Раз увидели разложенные помидоры, подошли и съели. Хозяйка кричит, волнуется — жалко ей помидоров. Я говорю: «Это монастырские коровы. Они подумали, что это поминальный столик и приняли вашу жертву. Так они ваших усопших родственников по-своему “помянули”. Их благодарить надо, а не кричать».

Люди нынче не понимают того, что раньше любая деревенская бабка знала, для чего нужна Церковь, зачем надо жить по заповедям. Хотя бы для того, чтобы понять, для чего ты живешь, и что с тобой после смерти будет, как жизнь свою устроить. Никто внутрь себя глядеть не хочет. Думают, надо деньги зарабатывать, образование получить. И опять ради денег. Сестры мои получили, по два института окончили. Живут в довольстве, мягко спят да сладко едят. Дома построили, машины у них, а что толку… Бога не знают, и знать не хотят. Я, вот, двоечник и хулиган, а пришел к Богу. Не говорю, что образование не нужно. Не нужно такое, за которым только деньги проглядываются. Ты такое образование прими, чтобы образ Божий в тебе образовался.

Так закончил свой монолог монастырский пастух Назарий. Увидев, как пегая корова направилась к открытой калитке, он вскрикнул: «Стой, Ева! Ты куда?!» — и побежал отгонять ее.

После вечерних служб я выходил к обрыву и подолгу всматривался в темную даль невидимого моря, от края и до края заполненного гирляндой огней. Это корабли, стоявшие на рейде в ожидании лоцманской проводки. Ночью кажется, что это не вереница кораблей, а противоположный берег реки с фонарями на набережной и домами с зажженными окнами. В бездонном небе ярко посверкивали разновеликие звезды, одиночной россыпью и собранные в созвездия. Через весь небосвод тянулся запыленный белесым туманом Млечный Путь. Я подолгу стоял запрокинув голову, вглядываясь в ночное небо: огромное, неохватное, потрясающее… Иногда его прочерчивали падающие звезды, медленно проплывали огоньки спутников. Тишину ночи время от времени разрывали тревожные вскрики ночных птиц.

В последнюю ночь я особенно долго стоял у обрыва и почувствовал, как душа сама начала молиться. Это была молитва без слов. Душа сама знала, что и как поведать Тому, Кто призвал ее из небытия.

Послышались чьи-то шаги. Это был пастух, не сумевший рассказать мне о своей горькой судьбе. Он поздоровался и несколько минут стоял молча. Потом вздохнул и тихо проговорил: «Сердце переполняется красотой.

Кажется, что меня вставили в какую-то картину, и я стал ее частью. Звездное небо, морской простор с огнями на кораблях. Они, как усиленное отражение звезд. Я часто стою здесь, любуюсь и боюсь, что прыгну вниз. Меня всегда высота притягивала».

Я не ожидал от него такой поэтичности, но мне вдруг стало страшно. А что, если и вправду прыгнет? Он и я в двух шагах от пропасти. Над нами звездное небо, и ни души. Если он это действительно задумал, нужно удержать его. Но как? Как найти нужные слова? Такие, чтобы они исходили из сердца, источающего любовь. Только собственной сердечной любовью можно отогреть чужую оледенелую душу. Но в моем сердце не было этой любви. Оно все больше наполнялось страхом. А вдруг захочет для компании и меня прихватить? Одно резкое движение — и… Небо вдруг стало грозной декорацией к начинающейся трагедии. Я отступил от края на несколько шагов. Он, должно быть, почувствовал, что со мной происходит, и грустно усмехнулся: «Пойдемте домой. Через десять минут отбой». Возвращались мы молча, осторожно ступая по мягкой пыли тропы. Мне показалось, что мой спутник шел на цыпочках.