Лев Лебедев - Великороссия: жизненный путь

В 1633 г. Патриарх Филарет отошел ко Господу, успев назначить преемником власти своей архиепископа Иоасафа, родом из простых служилых людей. Он правил Церковью до 1640 г... После кончины Иоасафа I Патриархом был поставлен Иосиф, родом также из простых горожан (посадских). Оба эти Святейшие Патриархи уже не именовались «Великими Государями», но — «Господинами» и у них с Царём Михаилом уже не было тех тёплых родственных отношения, как с покойным его отцом, но добрые отношения в духе симфонии незыблемо сохранялись, и прежде всего — самим благоверным Царём!

В 1644 г. началось необычное дело сватовства Датского королевича Вольдемара к дочери Государя Михаила Федоровича Ирине.

Вольдемар прибыл в Москву в сопровождении протестантского пастора Матфея Фильгобера. Принцу у нас предложили принять Православие и вторично креститься, как положено, в три погружения. Фильгобер и Вольдемар возмутились и начали с русскими пренья о вере. Сказано и написано было с обеих сторон немало. Духовенство наше и книжники, особенно — протопоп Иван Наседка, смогли хорошо обличить неправду протестантизма и доказать истинность Православия. И это — не проходя никаких университетов и особо устроенных школ (кроме начальных). Но Вольдемар упорно держался веры своей. И поэтому династический брак не состоялся. В разгар этих прений 10 июля 1645 г. скончался Царь Михаил Федорович. Вольдемар был отпущен в Данию.

Наследовал Великороссийское Царство сын покойного Государь Алексей Михайлович. Историки усвоили ему прозванье «Тишайший». Трудно сказать, что при этом имелось в виду. Ибо нравом он был довольно «взрывным», отличался и смелостью и упрямством, способен был прибегать к мерам довольно крутым, когда полагал это нужным. Однако при всём том Царь Алексей стремился действительно к миру в особенно «острых» делах, поелику это было возможно. Сие проявлялось особенно в его отношениях с окружением, с теми «сильными міра», которых он сам же держал в близости к Царскому Трону. Рано в нём появилось вместе с мужеством и малодушие, даже некое двоедушие. Он мог долго скрывать, не показывать своё отношение к человеку, опасаясь поссориться с ним, боясь обидеть его, но потом нежданно «взрывался»... Во многом искусству придворной игры научил его воспитатель, боярин Борис Морозов — человек образованный, умный, хитрый, царедворец по всей натуре своей и «широкий» настолько, что с отличными качествами души и ума у него сочеталось обыкновенное казнокрадство. Государь Алексей Михайлович был на редкость церковен. Он очень любил и до тонкостей знал православное богослужение, так что делал порой замечания церковным чтецам и певцам. Боялся святыни, благоговел перед ней. Обязательно сам зажигал лампадки в дворцовых церквях перед службой. И поэтому очень близко к сердцу имел все дела Русской Церкви, отводя им главное место во всех остальных делах общества и государства. Эти дела (и церковные и государственные) нуждались тогда во многих усовершенствованиях и исправлениях ввиду не преодоленных ещё последствий Смутного времени, в том числе в области нравственной жизни русских людей. Как и его отец, Алексей Михайлович достаточно часто прибегал к созыву Земских и Церковных Соборов в особенно важных делах. Почти с первых же дней его царствования при нём сложился «кружок ревнителей благочестия», как историки это потом называли. В этот кружок входили духовник царя протопоп Стефан Вонифатьевич, боярин Морозов, боярин Феодор Ртищев и сестра его Анна, протопопы Иван Неронов, Аввакум, Логгин, Лазарь, Даниил, диакон Феодор, и некоторые другие. Всё это были очень деятельные, неравнодушные люди, видевшие беды и нестроения в Русской Земле и в Церкви, опасность влияний Запада и искавшие способов всё это исправить и преодолеть. «Кружок» не был государственным или церковным учреждением, просто это были близкие по образу мысли личные приятели Государя, с которыми он любил обсуждать вопросы церковной, духовной и нравственной жизни, потом делая многое в соответствии с этими обсуждениями. Это породило в «ревнителях» немалую гордость, так что они как бы на равных держали себя с Патриархом Иосифом, входя к нему запросто, без доклада, навязывая свои предложения, из-за чего Иосифу приходилось, по слову его, «много терпеть» от них.

Все «ревнители» вкупе с Царём были согласны в одном: для исправления жизни России, народа в целом, нужно прежде всего исправить церковную жизнь, ибо Церковь — душа народа. Нужно сказать, что подобным же образом в те времена мыслили не только «ревнители благочестия» при Царе, но большинство народа, и его решающей массы.

Духовное состояние общества в целом (очень неоднородное!) можно все же увидеть и определить по тем представлениям и устремлениям, которые господствуют в нём, являются общепризнанными. В середине XVII столетия, как и в древности, Великороссийское общество было в целом единой общиной православных оцерковлённых людей. В нём возрождалось (после разбойных страстей Смуты) всеобщее почитание настоящих монахов-подвижников и юродивых Христа ради, как образцов и примеров подлинной, правильной жизни. Настоящее молитвенное смирение и всецелая преданность Богу — это лучшие качества человека в глазах всей Великороссии, к которым все и должны стремиться, от крестьянина до Царя. Недаром и в жизни, в быту все тогда жили единым церковным уставом, — от убогой избы до царевых палат! Все духовные порчи, нарушавшие это единство веры и жизни, как собственные, так и идущие с Запада, старались всячески изживать. Иными словами, Великороссия, ужаснувшись разгула страстей во время Великой Смуты, как бы опомнилась и к середине XVII столетия вернулась к осознанному восприятию себя как духовного «третьего Рима» и «Нового Иерусалима». Рим — столица древнего царства, собравшего много народов, чуть не всё человечество. Подобно сему и Москва в XVII веке нарочито собирает к себе представителей разных народов, которые здесь занимаются строительством, наукой, искусством, ремёслами, медициной. Итальянцы, немцы, греки, армяне участвуют в стройках Кремля, отдельных царских дворцов и церквей. В некоторых дворцах и церквях появляются изображения великих властителей древности — Дария, Александра Македонского, Константина Великого, великих философов — Сократа, Платона, Аристотеля, легендарных Сивилл. Царский Двор обретает особую («римскую») величавость, пышность, сложность и роскошь. То же можно сказать и о «римском» величии стен Кремля, Китай города. Белого города. В Москву продолжают свозиться святыни (или их образы) всех важнейших земель России. Столица начинает восприниматься по-новому. Мы видели, что в XVI веке у русских, даже у Государя, ещё не было представления о Москве как об обязательной и священной столице. Но в XVII веке не так! Москва — незыблемое средоточие всей Земли и не только Русской... В Москве, наряду с образом Рима, начинают то как бы случайно, то нарочито осуществляться и образы Иерусалима, причём «Иерусалима нового», по Откровению Иоанна Богослова, как грядущего Царства Небесного, насколько описан он в Откровении (Апокалипсисе). Так, Спасская башня Кремля строится высотой в 144 локтя, в царском саду в Замоскворечье создаются 144 фонтана. Стена Скородома включая часть стен Кремля имеет по трое ворот на каждую сторону света, и Москва имеет равные размеры с Юга на Север и с Востока на Запад.