Гуайта Джованни - Жизнь человека: встреча неба и земли

Вы поступили в семинарию, когда Вам было 14 лет; в 20 лет Вы стали монахом и священником, в 32 года — епископом, а в 45 лет — Католикосом Киликии... Можно сказать, что Вы всегда были вундеркиндом! Достаточно рано Вас стали выдвигать на ответственные должности, Ваша «церковная карьера» развивалась удивительно быстро. Не испытывали ли Вы когда-нибудь искушения карьеризмом?

Могу чистосердечно ответить: нет. Во-первых, я никогда не стремился занять особое положение или должность. На ответственную работу меня выдвигала Церковь, ее руководители, которые, возможно, ценили мою деятельность. Именно они приглашали меня, а иногда и настаивали, чтобы я согласился занять ту или иную ответственную должность. Во-вторых, по вполне понятной причине, я всегда ненавидел карьеризм: я считаю, что карьеризм губит призвание. Невозможно радостно трудиться, если твои действия мотивированы желанием занять престижное положение, стремлением к власти, а не внутренней потребностью души. Формализм и оппортунизм, которые являются оружием всех карьеристов, чужды моей натуре. В основе моего служения Богу и моему народу лежат простота и усердный труд.

В 1964 году вы стали епископом. С 1971 по 1973 годы Вы были епископом в Иране...

Точнее говоря, я был епископом епархии, которая расположена на юге Ирана, где в Новой Джульфе, близ Исфахана, находится резиденция армянского епископа. В XVII в. шах Аббас построил столицу династии Сефевидов Исфахан. Он заставил более ста тысяч армян покинуть родные места и поселиться в Персии, где они должны были строить дворцы и роскошные здания, а также способствовать оживлению торговли. Вот почему Новая Джульфа была в то время духовным центром всего армянского народа в Иране и местом епископской резиденции для верующих Дальнего Востока. Армяне, жившие в Индии, Индонезии, Сингапуре и в других странах Востока принадлежали к этой епархии.

Когда столицей Ирана стал Тегеран, там обосновался престол архиепископа, а Новая Джульфа осталась культурным центром, владеющим значительной коллекцией из 700 манускриптов, а также музеем и другими ценностями. Таким образом, помимо пастырского служения среди армян, живущих в южных областях Ирана, в городах Хузистана Ахваз и Абадан, я заботился и об этом драгоценном культурном наследии.

В 1973 году Вы уехали из Ирана и в течение четырех лет были епископом в Нью-Йорке. Думаю, что в Америке Вы также были окружены, прежде всего, армянами. Тем не менее, этот переезд из Ирана в Соединенные Штаты, по-видимому, был достаточно резким...

Должен сказать, что я был знаком с реалиями американской жизни; англо-саксонская традиция, с которой я близко познакомился в Англии, дала мне представление о жизни в Америке. Кроме того, в течение нескольких лет моей деятельности в Экуменическом Совете Церквей я встречался со многими американскими богословами, а также, будучи епископом в Иране, ездил в Америку для углубления наших отношений. Нельзя сказать, что в 1973 году, став епископом в Нью-Йорке, я был совсем не знаком с жизнью в Америке; я чувствовал себя там вполне свободно. Поэтому переезд из Ирана в Соединенные Штаты не стал для меня травмой. Как армянский епископ я разделял жизнь верующих армянской Церкви, но также поддерживал очень тесные связи с американскими церковными организациями, такими, как The National Council of Churches of the USA, а также с экуменическими, католическими, православными и протестантскими кругами.

С 1977 года вплоть до Вашего избрания Католикосом Всех Армян в Эчмиадзине Вы жили в Ливане и были сперва викарием Католикоса, а с 1983 года Католикосом Киликии...

Я бы хотел внести уточнение. Слово «викарий» не означает должности, отличающейся от должности католикоса. В латинской, западной традиции викарий — это помощник епископа. У нас не так: я был избран и получил сан в результате той же процедуры, что и Католикос, и на мне была та же ответственность, что и на нем. Армянское выражение аторагиц означает должность нового Католикоса, разделяющего престол со своим предшественником, который находится на покое или не может выполнять свои функции по причине нездоровья; по-английски можно было бы сказать acting Catholicos. Это значит, что я исполнял обязанности Католикоса не после смерти моего предшественника, а уже был им в течение шести последних лет его жизни.

В семидесятые и восьмидесятые годы, когда Вы были Католикосом Киликии, Ближний Восток, этот перекресток различных культур и религий, к несчастью, переживал войну. В Ливане, особенно с 1975 года шла почти непрерывная гражданская война. Как она отразилась на Вашем служении?

Пятнадцать из восемнадцати лет моего служения в качестве Киликийского Католикоса выпали на время войны. Я считал своим долгом поддерживать в людях надежду, особенно в тех, кто постоянно подвергался смертельной опасности. Большое внимание я уделял проповеди, старался донести до людей слово надежды. Наряду с проповедью мы свидетельствовали о нашей вере в Ливан тем, что продолжали строить здания для Церкви, несмотря на разрушения. За время войны мы построили, по меньшей мере, семь или восемь больших зданий, потому что никогда не теряли веру в Ливан. Помимо этого я способствовал расширению семинарии, формированию клира, активизировал культурную деятельность Католикосата; кроме книжных выставок, мы увеличили количество наших изданий, модернизировали типографию, которая стала одной из самых мощных во всей диаспоре. Мы сохранили все наши структуры — религиозные, образовательные, социальные и культурные. Несмотря на неустойчивую ситуацию, Ливан всегда оставался для нас живым очагом армянской диаспоры. Мы старались словом и делом проявлять наши чувства надежды и привязанности к этой стране.

Находясь в Антелиасе, Вы написали брошюру, которая называлась The Cross Made of the Cedars of Lebanon (Крест из кедров Ливана), — «личные размышления» о Ливане, исполненные любви к этой стране. Что значит для Вас Ливан?

Ливан для меня — страна, которая любой ценой должна сохранить свое единство. Как Католикос Киликии я чувствовал большую ответственность за то, чтобы быть гарантом единства армянской общины, а также способствовать единству Ливана, стране исламо-христианского диалога. Я всегда считал, что если формула диалога будет нарушена или прервана, Ливана может больше не быть. Ливан — синоним диалога, но диалога глубинного, идущего от сосуществования людей. Часто Запад под диалогом понимает лишь обмен мнениями: таков диалог марксистско-христианский, межрелигиозный, экуменический и другой. Но на Ближнем Востоке христиане и мусульмане живут вместе, и диалог — это искусство жить вместе, разделять общую судьбу, а не только обмениваться убеждениями. В этой перспективе наша община, несмотря на некоторое давление сторонников интегризма, выступала в роли защитника единства Ливана. Мы часто страдали из-за нашей позиции, но никогда не уклонялись от нее. Географически Ливан — маленькая страна, но она богата духовно, богата связями, общением между собой различных религий и культур. Эта ее особенность должна быть сохранена любой ценой. Я был счастлив, когда Папа Римский во время своего последнего визита в Ливан постоянно подчеркивал, что Ливан должен оставаться страной взаимопонимания и сотрудничества, каким он и был всегда. Меня восхищают усилия ливанцев, которые стремятся показать всем народам пример единства своей страны.