Томас Мертон - Философия одиночества

Вслед за св. Бернаром, Мертон учит, что так и нужно восходить к созерцанию: через сострадание – к истине в других, а от неё – к истине в Боге. Сострадание готовит нас к преображающему единству. Прежде мистического единения с Богом мы должны нравственно соединиться с ближним. Это подтверждает и апостол Иоанн: «Кто говорит: „я люблю Бога", а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» (1 Ин. 4:20). Одно ведёт к другому: любовь к ближнему очищает душу, готовя её к мистическому единству.

Темы для своих бесед Мертон подбирал самые разные. Время от времени он рассказывал нам о поэзии, литературе и даже ставил нам пластинки с классической музыкой. Он не хотел, чтобы мы развивались однобоко. Во время бесед его можно было прервать и о чём-то спросить. Когда мы увлечённо спорили, он радовался, но бывал строг с теми, кто хотел показаться умнее других. Говорил он очень живо и много шутил. Если хотите узнать настоящего Мертона, послушайте записи его бесед. Когда кто-то из монахов умирал, он посвящал ему всю беседу. Недостатки и странности усопшего он умел подать так, что тот становился всем ближе и понятней, и мы ещё раз убеждались, как много было в Мертоне сострадания и как хорошо он понимал своих собратьев.

Мертон учил нас не только словом, но и примером. Он очень любил молитву и одиночество, ради которых думал даже оставить свой орден и стать картузианцем. Несколько лет он разрывался между желанием уйти и необходимостью остаться. Он стал лучше понимать боримых помыслами молодых монахов и научился извлекать выгоду из того, что имел в Гефсимании. В 1952 г. аббат отдал ему сарай, расположенный в лесу за монастырём. Свое временное пристанище Мертон назвал скитом св. Анны. Он уединялся там на часть дня, чтобы молиться, читать и писать [41] Именно в этом скиту-сарае, между 1953 и 1955 годами, Мертон написал «Одинокие думы» и «Заметки о философии одиночества». ( Прим. пер. ) . Позже, когда молодым монахам позволили после ужина выходить за ограду, он брал с собой в лес всех желающих (таковых, правда, было немного). Однажды я спросил его, не посягаем ли мы на его одиночество. «Нет», – не задумываясь ответил Мертон. Он действительно радовался, видя, что одиночество (хоть и краткое) идёт нам на пользу.

По праздникам, когда нет общих работ, он брал грузовик и увозил нас на дальние холмы. Там, в большом лесу, сажая молодые деревья, мы снова могли быть одни.

Одиночество Мертон любил не потому, что боялся раздоров в общине. Будучи человеком ранимым, он остро переживал разногласия с братьями, но это не помешало ему написать в 1953 г.:

Разногласия с ближними потому так важны, что они учат нас жертвовать собой и улаживать всё без гнева. Выясняя отношения с другими, нужно вернуться к себе; нужно разглядеть в себе грехи, немощи и страсти, которые лишь на время засыпают в «покое» одиночества... Я на себе испытал, как полезны «разногласия» в монашеской жизни, и понял, что их нужно принимать, а не бояться. Мы должны учиться на своих и чужих ошибках, а чтобы дорасти до одиночества, нужно осознать, что никакие ошибки, грехи, немощи не могут отлучить нас от любви Христовой и что любовь смывает все обиды и излечивает от всех недугов [42] A Search for solitude. Vol. 3 of the Journals of Thomas Merton. Harper. San Francisco. 1996. P. 40. .

Труднее всего Мертону было ладить с аббатом, Дом Иаковом Фоксом. Два сложных и одарённых человека часто не находили общего языка. Как писал биограф, отношение Мертона к аббату «было глубоко противоречивым. Непокорный от природы, прирождённый критик, преобразователь, Мертон тем не менее всегда искал мира... Это был бунтарь, достигший высот послушания... Дом Иаков никак не походил на деспота, а Мертон – на жертву. Каждый из них был на своём месте, и монах никогда открыто не противоречил аббату. Дом Иаков, в свою очередь, избегал громких ссор, отвращая гнев улыбкой, а вражду и соперничество – благостным великодушием. Правда, эта благостность иногда доводила Мертона до отчаяния... Дом Иаков мягко стелил, но спать было жёстко» [43] Michael Mott. The Seven Mountains of Thomas Merton. Houghton Mifflin Co. Boston. 1984. P. 279-280. .

Мертону было сложно с аббатом не просто потому, что тот имел «власть». Несомненно, послушание давалось ему нелегко, как и многим его собратьям. Но главное, Мертон видел, что власть аббата посягает на его внутреннее одиночество. Он писал:

Внутреннее одиночество требует от нас прежде всего веры и решимости самим отвечать за свою внутреннюю жизнь, готовности предстать перед её тайной в присутствии невидимого Бога. Мы должны в одиночку, непостижимым и невыразимым путём, пройти сквозь мрак своей собственной тайны и открыть, что она сливается с тайной Бога в одну – и единственную – реальность. Мы должны увидеть, что Бог живёт в нас, и мы – в Нём. Как это бывает, словами передать невозможно, потому что слова не могут охватить реальность.

Только слова Бога, собирающие всех верных в «одно Тело», способны выразить тайну нашего одиночества и нашего единства во Христе. Только они способны указать нам путь во мрак и дать нам хоть немного света. Правда, при этом они теряют форму слов и становятся неизреченным биением Сердца в сердцевине нашего бытия («Заметки о философии одиночества». Ч 1, пар. 3).

Мертон стремился к внутреннему одиночеству, чтобы в его жизни всё решалось по велению «Сердца в сердцевине нашего бытия». Он понимал, что рискует, но ощущал в себе призвание рисковать:

Мука почти безграничного риска и образует суть этого призвания [к одиночеству]... Как часто мы стремимся любой ценой увести его подальше от того, что нам кажется краем пропасти. Впрочем, он действительно стоит на краю пропасти. Только он призван безопасно перешагнуть через неё, ибо, в конце концов, пропасть – это всего лишь он сам. Винить его в этом нельзя, потому что его одинокое и пустое сердце вмещает одиночество ещё более непостижимое. На самом деле человеческое одиночество – это одиночество Бога («Заметки о философии одиночества». Ч. 2, пар. 1, 9).

Несомненно, будучи воспитан на правиле св. Бенедикта, Мертон знал, как важно и ценно послушание аббату и монастырю. Но знал он и то, как опасно стеснять чью-то свободу. В наши дни люди подавлены обществом, его ожиданиями и риторикой.

Человек, находящийся во власти того, что я назвал «общественным образом», подмечает и взращивает в себе только то, что предписано обществом, как полезное и похвальное для его членов. Соответственно и осуждает он (обычно в других) только то, что осуждает общество. Он тешит себя надеждой, что «думает сам», но его мысль – не более чем игра: он прячет подальше собственный опыт и использует слова, лозунги и понятия, которые ему навязали. А точнее, общественные штампы незаметно, прорастают в нём как семена, выдавая себя за его собственный «живой опыт». («Заметки о философии одиночества». Ч. 2, пар. 2).