Альбер Франк–Дюкен - Что тебя ожидает после смерти

Ответ: вы ошиблись дверью, добряки! То, что вы там рассказываете, это совсем не то, что Бог делает. Внимание: Бог не занимается только, и разумеется не в первую очередь, во время Суда, прошлыми деяниями , но главным образом — нынешними характерами . Он оставляет нам, неспособным «испытывать сердца и утробы», анализ "плодов" подобно "детективу"; Он, кто является Судьей, но не судьей — "следователем", видит дерево синтетически, интуитивно, так как Он более внутренний по отношению к этому "дереву", чем само дерево. Он знает, говорит Псалом, из чего мы сделаны: figmentum nostrum (состав наш). Он обращается лицом к лицу к этому Я, к этому присвоению и индивидуализации человеческой природы, "плоды" которой могут безразлично обнаруживать или скрывать фундаментальные склонности. Итак, земная жизнь, для каждого из нас сыграла двойную роль: она проявила то, кем мы были, и нас сделала тем, чем мы стали. Таким образом Бог нас судит согласно существу, которым мы были вечно в Глаголе, и тем, кем мы стали во времени; Бог судит именно эту связь между этими двумя полюсами нашей реальности.

Но Бог может обсуждать факты лишь как факты. Он не может утверждать, что реальности — иные чем то, чем они являются. Конечно, во время всего срока нашего земного испытания, Он ждёт, «удерживает Свою руку», как говорит Ветхий Завет, «нас видит в тайне», уточняет Иисус. Это означает грозное уважение, которое Ему внушает свобода: Он «притворяется мертвым», относится к нам со сдержанностью и деликатностью, останавливает так сказать своё всемогущество на границах суверенного государства, каким являемся мы, не наказывает как подобает наше нечестие; если бы Он это сделал, имели ли бы мы ещё возможность раскаиваться и исправляться? Паскаль сказал об этой смеси тайны и света: мы видим достаточно, чтобы риск "пари" за Бога был оправдан; чересчур мало, чтобы эта "игра" была подтасована. Но, когда испытание закончено смертью, почему Бог упорствовал бы в отныне напрасной сдержанности? Поскольку милосердие, систематически презиралось, выбрасывалось в мусор, здесь на земле постоянно растрачивалось, то человек, который любит зло, его запачкает, будет его портить, будет презирать столь же упрямо на другой стороне Завесы. Зачем, чтобы здесь учесть доктрину перевоплощения, столь блестяще опровергнутую пятнадцать веков тому назад Энеем Газским, зачем говорить проклятым: «Давайте перевернем страницу, начните новую жизнь, возвратитесь на землю для другого испытания»? Разве не видно, что прежде чем смочь начать честный "отъезд", они должны были бы подвергнуться радикальному выскабливанию, не только всех воспоминаний их прошлой карьеры, но ещё и всех результатов, следов, "плодов", "характеров" и шрамов, отпечатанных в самой глубине их существа их земной предшествующей жизнью? — Только это не были бы больше те же люди (номинально, фиктивно, возможно, но не реально). Неужели Бог прихотлив до такой степени, чтобы уничтожать, для такого‑то и такого‑то, их прошлое?

Если, с другой стороны, эти люди должны были бы вновь начать "жить" — на земле, в раю, даже на небе — в продлении характера, который они сами терпеливо сформировали здесь в этой жизни, они могли бы только повторить свою старую историю на новой сцене. Если предположить, что в таком‑то данном случае «то, что есть в человеке» (Ин 2:25), не имело бы, в этой жизни, достаточно возможности проявиться, то Бог, несомненно, предоставил бы этот шанс; этим, возможно, объясняются такие воскрешения в обоих Заветах, и абсолютно неожиданные возвращения здоровье, как в случае Езекии. Но для Его безошибочного взгляда, эта жизнь достаточна как испытательный стенд: так что Бог, вознаграждает ли Он или наказывает, не вознаграждает и не наказывает такой‑то акт, выполненный раз и навсегда, такой‑то эпизод, но само существо, такое‑то данное создание, такое‑то "состояние" пребывающее, идентифицировавшееся с этим существом, которое не прекращает перед лицом Судии быть, ещё и всегда, тем, чем его акты его сделали, тем, что его акты открывают и проявляют.

Мы видим теперь, что наказание отверженных не имеет ничто произвольного, условного и относительного, как меры наказания, налагаемые человеческими законами. Если мы хотим, в наших земных обществах, навязать порядок и повиновение, мы приходим к соглашению о расценке правонарушений и санкций: такому‑то нарушению соответствует штраф; такому‑то другому — тюрьма; такому‑то преступлению — смерть, или принудительные работы на тот или другой срок. Поскольку этот порядок почти–договорной, следовательно чисто условный, то остается возможность помилования. Когда мы видим, например, в странах ранее оккупированных нацистами, волну "воздаяния", которая с 1944 бушевала под именем "очищения" (гноеотделение нам кажется более соответствующим именем), то можно только принять за грязную шутку, фарс, бессвязный как кошмар пьяницы, эту чехарду противоречивых решений, достойных Короля Юбю. Там идёт речь — и "очищение" лишь довело до крайней степени обычные изъяны человеческой "справедливости", чисто "практической" — там идёт речь, говорю я, о своего рода «игре сил», зависящей от социальной физики, как сказал бы Огюст Конт. Это не имеет ничего общего с моральным планом. Это просто пародия [65] Это бывший каторжник лагеря Бринбок (с 1941), который говорит таким образом. .

Так как моральным миром управляют законы совсем другого порядка. Наказание, для распутника или лицемерного, не состоит не в том, провести некоторый промежуток времени во аде, или в том, чтобы подвергнуться с неудовольствием такому‑то количеству жары, более чем тропической: наказание состоит в том, чтобы быть распутником или лицемером . Больше ничего условного и произвольного. Законы духовного мира имеют, как и законы материального мира, страшную дозу безличности; также как и те, они состоят в адаптации принципов к каждому случаю. Наказание, например, почти идентифицируется с наказываемым; оно с самой педантичной и неумолимой справедливостью приспосабливается к каждому индивидуальному случаю, так, что самый закоренелый грешник страдает больше, а наименее закоренелый меньше. Вот то, что составляет «адские мучения». Можно амнистировать, помиловать, условно освободить виновного, который "находится" в тюрьме, заключении, на принудительных работах. Нельзя "освободить" гильотинированного… И кто может амнистировать, помиловать, освободить виновного, осужденного на то, чтобы оставаться тем, чем он является? Какое наказание применить к человеку, наказание которого состоит в его собственном существовании? Как помешать этому персонажу быть тем, чем он является, и кем решает еще быть, и кем он желает и намеревается быть навсегда?