Поль Гольбах - Письма к Евгении или Предупреждение против предрассудков

Однако последовательный христианин не должен ни на что претендовать; он не должен ничего желать; он должен бежать света и всей его пышности, подавлять свои страсти. Это настоящий стоик (1), скорбная философия которого порождена религиозным фанатизмом. Недостижимое совершенство, к которому он стремится, порождает непрестанную душевную борьбу, которая в конце концов делает его несчастным; он должен быть постоянно настороже в отношении всего мирского, потому что все мирское может дать повод к искушению и греху. Истинный христианин - враг самого себя и всего человеческого рода; ради собственной безопасности ему следовало бы жить, как сове, и никому не показываться. Религия делает его существом антиобщественным, равно бесполезным и неприятным себе и другим. Что толку обществу от человека, беспрестанно трепещущего, страдающего, погруженного в молитвы и размышления? Какую же жизненную цель может поставить перед собой святоша, который должен сторониться порочного мира, ненавидеть почести и богатства, могущие его погубить, который запрещает себе радости, вызывающие гнев и ревность бога?

Каковы же плоды такой фантастической морали? Эту мораль можно сравнить с чрезмерно суровыми законами, которые все признают и никто не соблюдает. Мы знаем, что некоторые философы обсуждали возможность существования чисто атеистического общества (2); мне кажется гораздо более правомерным вопрос долго ли смогло бы просуществовать общество, состоящее только из истинно верующих христиан. Ср., что говорит по этому поводу Бейль, "Continuation des pensees diverses sur la comete", разд. 124, 125, т. 4. Г. Руссо из Женевы в его "Contract Social-", кн. 4, гл. 8. См. Также tLettres ecrites de la Montagne", письмо 1-е, стр. 45-54. Изд. In 8°. Автор обсуждает тот же вопрос и подкрепляет свое мнение новыми рассуждениями, представляющими большой интерес для читателя. Что сталось бы со страной, обитатели которой, стремясь к совершенству, проводили бы все время в созерцании, размышлениях, покаянии и молитвах, избегали бы богатства, почестей, высокого положения? Что сталось бы со страной, жители которой не думали бы о завтрашнем дне и, занятые только божественными делами, совершенно пренебрегали всем, касающимся здешней бренной юдоли; где каждый ставил бы себе в заслугу безбрачие; где все были бы настолько заняты религиозными упражнениями и обрядами, что у них не оставалось бы времени для помощи себе подобным? Ясно, что такое общество могло бы существовать только в Фиваиде (1) и скоро развалилось бы. Если в некоторых монастырях мы и видим примеры такого объединения верующих, то ведь о фанатиках, проживающих в этих богоугодных местах, заботится общество. А кто бы заботился о целой нации, которая, забыв о всех земных нуждах, хлопотала бы только о царствии небесном?

Нельзя не признать, что христианская религия действительно создана не для этого мира; она не в состоянии обеспечить счастье ни обществу, ни отдельным людям; заповеди и наставления ее бога невыполнимы и скорее могут довести человека до отчаяния и апатии, отнять у него уверенность в себе и своих силах, чем сделать его счастливым, деятельным и добродетельным. Если христианин хочет остаться в обществе, ему приходится допускать известную скидку со всех требований религии; он перестает быть настоящим христианином, как только начинает стремиться к собственному счастью; он пренебрегает небесным блаженством как только хочет позаботиться о счастьи своих собратий; он рискует оскорбить бога, как только прислушается к собственным желаниям, позволит себе радости жизни и вступит в общество себе подобных, могущих заразить его своими страстями и пороками; одним словом, настоящий христианин - человек не от мира сего.

Поэтому, как только христианин вспоминает о том, что он - человек, он вынужден тотчас же отказываться от своих сверхъестественных и божественных принципов. Страсти, обуревающие простых смертных, у христиан только приглушены, но не уничтожены; чаще всего эти страсти приобретают еще большую силу и могут очень повредить обществу. Замаскированные, скрытые лицемерным смирением, они, вырываясь наружу, обычно приводят к большим потрясениям. Тут-то честолюбие, мстительность, жестокость, злоба, злоречие, зависть, прикрытые личиной благочестия, приносят самые ужасающие плоды; эти страсти в своем разгуле уже не знают границ. Религия не уничтожает страстей в сердце святоши; она иной раз даже оправдывает их. Опыт часто показывает нам, что самые набожные христиане ничуть не лучше и не хуже всех прочих людей и что они не имеют никакого права упрекать неверующих в недостатках и пороках, будто бы проистекающих из атеистических убеждений.

Действительно, милосердие священников-миротворцев и их благочестивых приверженцев нисколько не мешает им порочить и чернить своих противников, призывать на их головы гнев и презрение общества; их заботы о славе божьей допускают применение любого оружия; злоречие и клевета оказывают им испокон веков особенно драгоценные услуги. Слушая священников, можно подумать, что неверие может быть только следствием развращенности; что от религии люди отказываются только затем, чтобы дать свободу своим страстям и порокам; по их словам неверие всегда предполагает порочность, разнузданность нравов, предельную распущенность. Другими словами, они считают, что всякий человек, отказывающийся поверить в их фантазии и следовать предписаниям их неестественной морали, не может иметь никаких побуждений к добру и отличается непреодолимой наклонностью к злу.

Так наши милосердные богословы превращают врагов своей власти в опасных разбойников, которых общество якобы в собственных интересах должно изгонять и уничтожать. Из этого следует, что всякий, внемлющий разуму и отказывающийся от суеверия,- это самый безрассудный человек; что всякий, осуждающий религию за все ее преступления, за все то зло, которое она причиняет людям,- плохой гражданин; что всякий, обвиняющий священников в смутах и беспорядках, оказывается сам опасным нарушителем общественного спокойствия; что всякий, содрогающийся при виде бесчеловечных преследований, спровоцированных тщеславными и коварными священниками, не имеет никакого понятия о справедливости и должен задушить в себе всякое чувство гуманности. Отсюда же следует, что всякий, кто не признает лживых, фальшивых стимулов, выискиваемых в потустороннем мире для того, чтобы побудить людей быть добродетельными, справедливыми и добрыми, не имеет уже никаких реальных побудительных причин развивать в себе все эти добродетели ради своего собственного благополучия в здешнем мире. И, наконец, отсюда следует, что все желающие низвержения церковной тирании и разоблачения величайшего обмана, столь пагубного и для правителей и для народов,оказываются государственными преступниками, подлежащими преследованию законом.