Иларион Алфеев - Жизнь и учение св. Григория Богослова

Василий Великий разделял многие идеи Евстафия. [483] См. Fedwick. Church, 156–160. Однако ему был глубоко чужд тот крайний индивидуализм, который характеризовал общины аскетов, осужденные Гангрским Собором. Напротив, он всячески подчеркивал" "церковный" "характер монашеского движения. Он стремился к тому, чтобы формирующееся монашество не оказалось в оппозиции к Церкви, не превратилось в некую секту аскетов–ригористов, но чтобы оно стало интегральной частью церковного организма. Более того, в" "Правилах" "Василия [484] Несколько сводов аскетических правил дошли до нас под именем Василия, в том числе Правила пространные (Regulae fusius tractatae), Правила краткие (Regulae brevius tractatae), Нравственные правила (Moralia). О различных редакциях правил см. Gribomont. Histoire du texte. вообще не употребляется слово" "монах" "и не говорится о" "монашестве" "как отдельной группе людей внутри Церкви. [485] Gribomont. Basile I, 34; 40. Скорее, заботой Василия было устроение церковной общины как таковой, то есть всей Церкви как единой общины" "совершенных христиан" ". [486] Meyendorff. Legacy, 201–204. Внутри этой макро–общины могли существовать — и, как известно, существовали во времена Василия — микро–общины аскетов–девственников и отшельников: эти общины становились ядром того духовного возрождения, которое, по мысли Василия, должно было охватить всю Церковь.

"Правила" "Василия были адресованы всем аскетически настроенным христианам; лишь впоследствии, когда монашество окончательно сформировалось как институт, они стали восприниматься как монашеские правила и легли в основу всех монастырских уставов православного Востока. [487] Восточное монашество на Западе до сих пор называют" "базилианским" ", в отличие от западного" "бенедиктинского" "монашества, в основе которого лежит устав св. Бенедикта Нурсийского. Однако устав св. Бенедикта, в свою очередь, основан на уставе св. Василия: см. Бенедикт Нурсийский. Устав 73,5; ср. Meredith. Cappadocians, 24. Таким образом, Василий Великий может быть назван отцом и восточного, и западного монашества. Во многом благодаря Правилам Василия монашеское движение ни в его время, ни впоследствии не противопоставило себя Церкви, но осталось внутри нее. Заслугой Василия следует считать и то, что идеал монашеской жизни проник в широкие слои византийского общества и способствовал формированию так называемого" "монашества в миру" ": многие миряне вдохновлялись аскетическими нормами монашества и заимствовали отдельные элементы монашеской духовности в свою собственную практику.

Историк, безусловно, прав, когда указывают на то, что Василий, будучи епископом Церкви Христовой, сделал особый акцент на интеграции монашеских общин в жизнь Церкви, на подчинение их епископу: его общины — это скорее маленькие" "поместные церкви" "во главе с" "предстоятелями" ", чем классический монастырь типа египетских общежитий св. Пахомия. [488] Meyendorff. Legacy, 203. Тем не менее, утверждение о том, что Василий" "не создавал и не учреждал, подобно св. Пахомию, отдельных монашеских общин" ", [489] Meyendorff. Legacy, 202. по–видимому, нуждается в корректиковке. Во всяком случае Григорий Богослов прямо говорит о Василии как создателе" "монастырей" "и общин, которые, впрочем, не были институционально отделены от Церкви. Василию, по свидетельству Григория, удалось синтезировать идеал общинной жизни с пустынножительством, совместить" "деятельность" "с" "философией" ":

Велико девство, безбрачие и пребывание в одном чину с ангелами — одинокими по природе, [490] Букв."одинокой природой" ". Ср. Василий. Против Евномия 3, 7, 45; О Святом Духе 45, 32. помедлю сказать — со Христом, Который… рождается от Девы, узаконивая девство… Итак, кто больше Василия или девство почитал, или устанавливал законы для плоти, не только на собственном примере, но и в том, что он написал? Чьи это монастыри (perthenones), [491] Термин, указывающий на монастырь вообще, а не на женский монастырь (так же, как и термин partheneia указывает на" "девство" "вообще). чьи письменные правила, которыми он уцеломудривал всякое чувство… и убеждал (хранить) истинное девство?.. Пустынножительство и общежитие часто находятся во взаимном противоборстве и противостоянии, хотя ни то, ни другое, конечно, не имеют в себе только хорошее или только плохое, но первое, хотя и более безмолвно, благоустроено и приводит к Богу, не лишено надменности.., а второе, хотя более практично и полезно, но не избегает мятежей. Василий же превосходно слил и соединил и то, и другое, построив дома для отшельников и пустынников (asketeria kai monasteria) недалеко от общежитий (koinonikon) и городских монастырей (migadon), [492] Четыре термина, из которых первый (askētērion) означает одинокую келлию для упражнения в аскетической жизни, второй (monastērion) - монашескую келлию или небольшой монастырь, третий (koinōnikos) - большой общежительный монастырь, четвертый (migas, букв."смешанный" ") - монастырь внутри города или селения. не разделял и не разлучал одних с другими как бы при помощи некоей стены, но одновременно соединил и разграничил, чтобы и философия [493] "Философия" " — здесь: уединение, пустынножительство. не была лишена общения, и деятельная жизнь не была лишена философии… [494] Сл. 43, 62, 1–30; 258–260 = 1.641–642.

Мы помним, что Григорий сам хотел посвятить жизнь тому, что он называл истинной философией, однако обстоятельства не позволили ему это сделать. Став священником и затем епископом, он навсегда сохранил тоску по уединенной жизни, часто уходил в горы или уезжал в свое фамильное имение, спасаясь от треволнений архиерейской жизни. В апологетическом слове, произнесенном после возвращения из понтийской пустыни, Григорий просил извинения у своей паствы за то, что на время оставил ее, и исповедовался в своей любви к уединенной жизни:

…Меня объяла какая‑то пламенная любовь к благу безмолвия и отшельничества (eros tou kalou tes hesychias kai anachoreseos), любителем которого я стал с самого начала — каковым едва ли был кто‑либо другой из занимающихся словесными науками (peri logous espoudakoton), — которое я, будучи в важнейших и опаснейших обстоятельствах, пообещал Богу, и к которому уже как бы прикоснулся… Ничто не казалось мне таким (прекрасным), как, замкнув чувства, став вне плоти и мира, собравшись внутрь себя, не касаясь ничего человеческого без крайней необходимости, собеседуя с самим собой и с Богом, жить выше видимого и носить в себе всегда чистые божественные образы… будучи и всегда становясь поистине чистым зеркалом Бога и божественного, прилагать к свету свет — к менее ясному более лучезарный (amaurotero tranoteron), собирать уже с надеждой блага будущего века и жить вместе с ангелами, и, будучи еще на земле, оставлять землю и возноситься горе (при помощи) Духа. Если кто‑нибудь из вас объят этой пламенной любовью, тот поймет, о чем я говорю… [495] Сл. 2, 6, 9–7, 13; SC 247, 94–96 = Сл. 3; 1.25–26.