Сергей Фомин - Пастырь Добрый

   А когда делаешь что–нибудь, как Батюшка велел, как же он рад! А сколько раз скажет: «Ну, Леля, будешь хорошей? Обещай мне, что будешь хорошей! Обещай, что не будешь делать (того–то и того–то)». И не перестанет спрашивать, пока не обещаешь. И потом, когда сделаешь дурное, вдвойне совесть мучает: обещание Батюшке нарушила, а иногда и удержишься от греха.

   Батюшка не боялся сказать, если ты в чем была права против другого, — все бывало рассудит по справедливости, и это его свойство как–то ободряло.

   — От дурных разговоров не будет ничего хорошего.

   Когда на службе не было работы, Батюшка не позволял заниматься чтением.

   — Недавно была у меня одна. Ее сократили за то, что она, когда мало было работы, романы читала, а какое–то ее начальство подсмотрело, чем это она занимается, и ничего ей не сказали. А потом, когда она стала расспрашивать, за что ее увольняют, ей и говорят: «Вы вот тем–то и тем–то на службе занимаетесь».

   Раз я спросила Батюшку о светских книгах, читать ли их.

   — Не надо, не читай, — ответил он мне.

   Но папе моему это не нравилось, и он то и дело давал мне что–нибудь прочитать, сердился, когда я отказывалась.

   — Ну, если папа дает, — сказал Батюшка, — бери и читай. А если увидишь, что книга не совсем хорошая, потом ее отложи.

   В другой раз, когда о том же зашел разговор, Батюшка сказал:

   — А ты смотри, как на тебя книга действует и сообразно с этим поступай.

   — Батюшка, часто будто и не плохая книга, а потом чувствуешь, что внимательно молиться после нее трудно.

   — Ну, тогда и не читай.

   — Как часто читать Иисусову молитву? Некоторые читают постоянно, все время…

   — Ну что ты, постоянно… Иисусову молитву надо читать, чтобы все время помнить о Боге, — вот для чего это нужно!

   Рассказал мне Батюшка, что тот священник, который клеветал на него (через свою духовную дочь, мою сослуживицу) приходил к нему за советом, убитый горем и тревогой, потому что не под силу взял на себя исповедничество.

   Я как–то спросила, можно ли для записи бесед брать на работе бумагу. Батюшка посмеялся:

   — Да, кажется, это у вас за обыкновение считается. Мне тут одна прислала письмо, а на конверте полностью штемпель учреждения. И у вас тоже так? Ну уж ладно!

   В молитве, которую дал мне Батюшка в своем письме, присланном за два месяца до смерти, кажется мне, отразилось предчувствие или предвидение им своей кончины, о которой он начал нам говорить за полгода, начиная со дня смерти о. Лазаря. Говорил он об этом всем нам и в день своих именин. А на Пасхе, когда на второй день рано утром мы пришли к нему на квартиру христосоваться, он, давая мне иконочку Казанской Божией Матери, сказал: «Ну, теперь исповедывайся у о. Сергия» (что раньше запрещал), — и в этот раз я более всего поняла, что это прощание, что скоро его не будет, и особенно больно это пережила. После этого я еще несколько раз у Батюшки исповедывалась.

   Это было весной. Накануне я была у подруги (Тани К. [81]) в санатории. Там собирали мы с ней первые фиалки. Я отнесла их Батюшке на квартиру, а он через Серафиму Ильиничну [82] велел мне зайти к нему на другой день. Пришлось выбрать время, когда о. Сергий служил в храме, так как он мог быть недоволен, что Батюшка больной (и подарестный) меня примет. Батюшка встретил меня ласково. Его маленькая комнатка была залита солнышком. Батюшка был в белом и не лежал на кровати. Каким–то детским жестом он усадил меня на кресло, достал мою последнюю исповедь, начал читать ее вслух и попутно отвечать на мои мелочные вопросы. Спросил и о сослуживце моем и папином, совсем ли он уехал или только в командировку, и одобрил, что я читаю его молитву и что эта молитва успокаивает мое сердце. «А, молишься? Хорошо!» Встав, чтобы благословить меня, когда я собралась уходить, Батюшка уронил баночку с цветами. Я подняла ее, она не разбилась. «Вот какие чудеса у нас делаются», — пошутил Батюшка. Прощаясь, я опустила голову. Батюшка гладил меня по голове, потом поцеловал в щеку. Затем несколько раз благословил меня и сказал, чтобы я занималась английским.

   В одно из последних посещений Батюшка, как обычно, стал говорить мне, чтобы я всегда приходила к нему, когда мне нужно, но, не окончив фразы, вдруг замолчал.

   В день отъезда Батюшки в Верею в 1923 г. я была за обедней и приобщалась Св. Тайн, а исповедывалась накануне у него на квартире. Вообще в последние дни перед отъездом я как–то часто видела Батюшку. Удалось еще раз привести к Батюшке мою маму, хотя это стоило мне многих хлопот. Она исповедывалась, но потом оказалось, что Батюшка говорил с ней почти исключительно обо мне. Еще сказал про папу, которого в жизни не видел, что он у него все время перед глазами.

   Обедня служилась в левом пределе. По окончании ее Батюшка вышел служить молебен перед Феодоровской иконой Божией Матери. Как сейчас вижу Батюшку такого маленького–маленького, стоящего на коленях и читающего любимую им молитву Божией Матери: «Кому возопию, Владычице?» — и целиком углубившегося в молитву. Помню, мне стало его как–то особенно жалко, сердце защемило.

   Когда все уже кончилось, Батюшка дал крест, а потом стал благословлять всех, раздавая при этом бумажные иконочки. Я не спешила подходить, хотелось подольше глядеть на Батюшку и слушать, что он кому скажет. Помню, что Батюшка радовался на Веру с Лизой [83]: «Вот у меня теперь два своих доктора». Наконец, подошла и я к нему: «А, Леля!» Порывшись несколько в пачке иконок, которую держал в руках, Батюшка вынул оттуда иконку Святителя Николая: «Ну, Леля, поручаю тебя Святителю Николаю». Батюшка благословил меня иконкой и протянул ее мне, я приложилась к ней и хотела взять ее, но Батюшка не отдал, а благословил меня вторично со словами: «Ну, Леля, будь хорошей, будь твердой!» — и дал мне поцеловать свою руку, после чего отдал иконку. Я не поняла его последних слов, но задумалась над ними.

   Вскоре подошел взволнованный о. Сергий и увел Батюшку. Батюшку живым я уже более не видела.

   После его отъезда у меня стало почему–то страшно тяжело на душе, совершенно безотчетно. Я не находила себе места. Наконец решила написать Батюшке. Это было поздно вечером 8/21 июня. Я достала его карточку и прочитала его письмо, стала писать. Я как будто была опять с Батюшкой, переживала ту же необычайную радость, плакала и молилась. С тем и уснула, не совсем докончив письмо.

   На другой день письмо было закончено, я должна была его отправить с оказией, но вместо того узнала, что Батюшка умер накануне, примерно в те часы, когда я ему писала.